– Нет, генерал именно говорил о какой-нибудь пилюльке или крошечном приборчике. Дело в том, что морской пехоте не только осточертела грязь, но им надоело таскать на себе тяжелую выкладку. Им хотелось носить что-нибудь легонькое.
– Что же на это сказал доктор Хониккер?
– Как всегда, полушутя, а Феликс все говорил полушутя, он сказал, что можно было бы найти крохотное зернышко – даже микроскопическую кроху, – от которой бесконечные болота, трясины, лужи, хляби и зыби затвердевали бы, как этот стол.
Доктор Брид стукнул своим веснушчатым старческим кулаком по письменному столу. Письменный стол у него был полуовальный, стальной, цвета морской волны:
– Один моряк мог бы нести на себе достаточное количество вещества, чтобы высвободить застрявший в болотах бронетанковый дивизион. По словам Феликса, все вещество, (потребное для этого, могло бы уместиться у одного моряка под ногтем мизинца.
– Но это невозможно.
– Это вы так думаете. И я бы так сказал, и любой другой тоже. А для Феликса, с его полушутливым подходом ко всему, это казалось вполне возможным. Чудом в Феликсе было то, что он всегда – и я искренне надеюсь, что вы об этом упомянете в своей книге, – он всегда подходил к старым загадкам, как будто они совершенно новые.
– Сейчас я чувствую себя Франсиной Пефко, – сказал я, – или сразу всеми барышнями из девичьего бюро. Даже доктор Хониккер не сумел бы объяснить мне, каким образом что-то умещающееся под ногтем мизинца может превратить болото в твердое, как ваш стол, вещество.
– Но я вам говорил, как прекрасно Феликс все умел объяснять.
– И все-таки…
– Он мне все сумел объяснить, – сказал доктор Брид. – И я уверен, что смогу объяснить и вам. В чем задача? В том, чтобы вытащить морскую пехоту из болот, так?
– Так.
– Отлично, – сказал доктор Брид, – слушайте же внимательно. Начнем.
20. Лед-девять
– Различные жидкости, – начал доктор Брид, – кристаллизуются, то есть замораживаются, различными путями, то есть их атомы различным путем смыкаются и застывают в определенном порядке. Старый доктор, жестикулируя веснушчатыми кулаками, попросил меня представить себе, как можно по-разному сложить пирамидку пушечных ядер на лужайке перед зданием суда, как по-разному укладывают в ящики апельсины.
– Вот так и с атомами в кристаллах, и два разных кристалла того же вещества могут обладать совершенно различными физическими свойствами.
Он рассказал мне, как на одном заводе вырабатывали крупные кристаллы оксалата этиленовой кислоты.
– Эти кристаллы, – сказал он, – применялись в каком-то техническом процессе. Но однажды на заводе обнаружили, что кристаллы, выработанные этим путем, потеряли свои прежние свойства, необходимые на производстве. Атомы складывались и сцеплялись, то есть замерзали, по-иному. Жидкость, которая кристаллизовалась, не изменялась, но сами кристаллы для использования в промышленности уже не годились.
Как это вышло, осталось тайной. Теоретически «злодеем» была частица, которую доктор Брид назвал зародыш. Он подразумевал крошечную частицу, определившую нежелательное смыкание агомов в кристалле. Этот зародыш, взявшийся неизвестно откуда, научил атомы новому способу соединения в спайки, то есть новому способу кристаллизации, замораживания.
– Теперь представьте себе опять пирамидку пушечных ядер или апельсины в ящике, – сказал доктор Брид. И он мне объяснил, как строение нижнего слоя пушечных ядер или апельсинов определяет сцепление и спайку всех последующих слоев. Этот нижний слой и есть зародыш того, как будет себя вести каждое следующее пушечное ядро, каждый следующий апельсин, и так до бесконечного количества ядер или апельсинов.
– Теперь представьте себе, – с явным удовольствием продолжал доктор Брид, – что существует множество способов кристаллизации, замораживания воды. Предположим, что тот лед, на котором катаются конькобежцы и который кладут в коктейли – мы можем назвать его «лед-один», – представляет собой только один из вариантов льда. Предположим, что вода на земном шаре всегда превращалась в лед-один, потому что ее не коснулся зародыш, который бы направил ее, научил превращаться в лед-два, лед-три, лед-четыре… И предположим, – тут его старческий кулак снова стукнул по столу, – что существует такая форма – назовем ее лед-девять – кристалл, твердый, как этот стол, с точкой плавления или таяния, скажем, сто градусов по Фаренгейту, нет, лучше сто тридцать градусов.
– Ну, хорошо, это я еще понимаю, – сказал я.
И тут доктора Брида прервал шепот из приемной, громкий, внушительный шепот. В приемной собралось девичье бюро.
Девушки собирались петь.
И они запели, как только мы с доктором Бридом показались в дверях кабинета. Все девушки нарядились церковными хористками: они сделали себе воротники из белой бумаги, приколов их скрепками. Пели они прекрасно.
Я чувствовал растерянность и сентиментальную грусть. Меня всегда трогает это редкостное сокровищенежность и теплота девичьих голосов.
Девушки пели: «О светлый город Вифлеем». Мне никогда не забыть, как выразительно они пропели: «Страх и надежда прошлых лет вернулись к нам опять».
21. Морская пехота наступает
Когда доктор Брид с помощью мисс Фауст раздал девушкам шоколадки, мы с ним вернулись в кабинет.
Там он продолжал рассказ.
– Где мы остановились? А-а, да! – И старик попросил меня представить себе отряд морской пехоты США в забытой богом трясине. – Их машины, их танки и гаубицы барахтаются в болоте, – жалобно сказал он, – утопая в вонючей жиже, полной миазмов.
Он поднял палец и подмигнул мне:
– Но представьте себе, молодой человек, что у одного из моряков есть крошечная капсула, а в ней-зародыш льда-девять, в котором заключен новый способ перегруппировки атомов, их сцепления, соединения, замерзания. И если этот моряк швырнет этот зародыш в ближайшую лужу?…
– Она замерзнет? – угадал я.
– А вся трясина вокруг лужи?
– Тоже замерзнет.
– А другие лужи в этом болоте?
– Тоже замерзнут.
– А вода и ручьи в замерзшем болоте?
– Вот именно – замерзнут! – воскликнул он. – И морская пехота США выберется из трясины и пойдет в наступление!
22. Молодчик из желтой прессы
– А есть такое вещество? – спросил я.
– Да нет же, нет, нет, нет. – Доктор Брид опять потерял всякое терпение. – Я рассказал вам все это только потому, чтобы вы представили себе, как Феликс совершенно по-новому подходил даже к самым старым проблемам. Я вам рассказал только то, что Феликс рассказал генералу морской пехоты, который пристал к нему насчет болот.
