– То имя, которое ты, деточка, произнесла, – под запретом. Когда-то очень давно, в прежние времена, люди жили в мире и друг с другом, и с существами из сопредельных миров. Забравшись глубоко в лес, можно было случайно встретить речную нимфу, цветочных фей, проказников пикси – это такие чудные создания, похожие на пятилапых кроликов. Лесные или озерные феи могли подшутить над человеком, заморочить ему голову, заманить в непроходимое болото или заставить до одури гоняться за ускользающим кладом. Но обитатели разных миров не враждовали.
Маг, имя которого ты произнесла, был самым могущественным из всех, кто странствовал в подлунном мире. Для него не существовало преград, он мог принимать любой облик, какой вздумается. Он жил так долго, что никто уже не мог сказать наверняка, сколько ему лет – сто, триста или все семьсот. Мне однажды довелось услышать песнь странствующего барда, где рассказывалось, что он родился в королевстве лесных нимф. Его мать имела неосторожность полюбить простого смертного, а он разбил ей сердце. Королева нимф сурово покарала ее за запретную любовь, превратив заплаканную деву в водопад. Сказывают, если искупаться в его водах, можно излечиться от неразделенной любви. Но при виде осиротевшего орущего крепыша сердце королевы дрогнуло, и она позволила лесным нимфам воспитать младенца и обучить его всем премудростям.
– А почему его имя оказалось под запретом?
– Все изменилось, когда старый Оберон отправился к праотцам. За полвека, которые он провел на троне (и надо признать, он был не самым плохим правителем за историю Гриндольфа), все настолько свыклись с заведенным порядком вещей, что он считался извечным, незыблемым. Королевские причуды и внезапные перемены настроения казались сродни капризам погоды, на которые грех сетовать и обижаться – нужно просто принять как данность. И так как Оберон всегда отличался любвеобильностью, среди многочисленных наследников тут же началась грызня за трон. Эта междоусобица длилась несколько десятилетий и обескровила страну. Все прямые потомки великого короля и его ближайшая родня были вырезаны как стадо баранов.
– А давно он умер? – спросила Сашка.
– Да, почитай, уж больше ста лет назад, – задумался Римдал. – Так вот, в конце концов после череды коронаций наиболее пробивных прямых и кривых потомков на троне оказался малолетний Пафнукай – хилый, скрученный тысячей недугов и целыми неделями не вылезающий из пуховой постели. И пока его оберегают от малейшего сквозняка и волнения с десяток нянюшек и толпа разномастных целителей, которые своими снадобьями уморили бы и пышущего здоровьем бугая, страну держит в железном кулаке лорд-канцлер Кронк. Фелфиола, мать наследника, всецело доверяет ему, и он умело пользуется ее расположением. Никто и никогда не слышал смеха Кронка, не видел искренней доброжелательной улыбки на его губах. Он – словно восковая фигура, бездушная, чуждая человеческих радостей и печалей. Поговаривают, он сам присутствует на пытках, и ни один мускул не дрогнет на его лице, сколько бы ни кричал и ни корчился от боли несчастный.
Сашка невольно поежилась, словно от порыва холодного ветра.
– Ох, язык мой – враг мой, прежде ума рыщет, беды ищет, – пробормотал Римдал. – Вишь, разлился соловьем на рассвете.
– Нет, продолжай! – воскликнула Сашка.
– Так вот, сказывают, что Кронку в детстве вещунья предсказала мучительную смерть от девушки-чужестранки. И он с тех пор на дух не выносит чужаков, да и на девицу никогда милостиво не взглянет, как бы миловидна та ни была. Но пуще всего пострадали предсказатели, волхвы, странствующие сказители да целители-травники. Никто не уцелел: заморили в застенках, замучили в пытках. Сказывают, – тут старец понизил голос до едва слышного шепота, – что чем безраздельнее становится власть Кронка, тем более одолевает его страх за собственную жизнь. Вот он и пытается выведать у тех, кто знал непознанное, нет ли верного средства, чтобы изменить предначертанную судьбу. Сотни бесславно сгинули в этих гонениях. Пропал и Искобальд. Люди разное сказывают: кто-то утверждает, что соглядатаям Кронка удалось-таки выследить и волшебника. Я бы многое дал, чтобы взглянуть на это! – И старик заливисто, от души, расхохотался. – Вот потеха! С копьями и пищалями – против магии Искобальда!
Отсмеявшись вволю и вытерев глаза тыльной стороной ладони, Римдал серьезно посмотрел на Сашу.
– Я думаю, ушел он потому, что тошно ему стало смотреть на мракобесие, что вокруг творится, – задумчиво добавил старик. – Но он вернется. Люди ждут и втайне надеются. Не может он обмануть, растоптать огонек их веры.
Сашка вздохнула. Ну вот, час от часу не легче – оказывается, Искобальд словно сквозь землю провалился. Она, конечно, не рассчитывала увидеть дорогу, вымощенную желтым кирпичом, которая приведет к мудрецу-чародею, но теперь и слабая надежда растаяла – ищи ветра в поле. «Нужно Серого разыскать и рассказать, как все тут переменилось за время его жизни на земле», – устало подумала Сашка.
Солнце уже не припекало в самую маковку. Римдал поднялся, чтобы продолжить путь, и Саше ничего не оставалось, как плестись за ним следом в надежде, что в деревне удастся разузнать хоть что-то про отважного коня.
Деревеньку Блюмсдейрибрю можно было окинуть взглядом быстрее, чем произнести ее название. Полтора десятка домиков, крытых соломой, теснились у излучины быстрой реки. Стоя на вершине холма, Сашка невольно залюбовалась красотой заката – и река, и лес, и окрестные луга заливало мягкое золотое сияние. Таким покоем и безмятежностью дышало все вокруг, что тиски тревоги, сжимавшие сердце Саши, ослабили хватку.
– Пойдем, стоит поторопиться, после наступления сумерек дверь ни одного дома в деревне уже не откроют, – предупредил Римдал.
Сашка сбежала с холма, раскинув руки, стремясь ощутить ладонями ласковые прикосновения высоких луговых трав.
– Помни, ты – моя внучка. В разговоры не мешайся и держи ушки на макушке, – дал последнее наставление Римдал, прежде чем постучать в окошко крайнего дома.
На стук из-за двери выглянула дородная женщина. Рукава ее простого платья были закатаны до локтя, открывая запачканные мукой большие руки, а за подол крепко уцепились трое чумазых ребятишек. Она окинула путников хмурым взглядом.
– Чего?
– Мы бедные странники, пусти переночевать, хозяюшка, – примирительно сказал Римдал.
– И самим тесно, семья большая, – отрезала селянка.
– Мы с внучкой в уголке притулимся, никого не стесним. Кстати, Тобиас шлет вам сердечный привет.
Женщина изменилась в лице, быстрым взглядом окинула окрестные холмы и посторонилась, впуская их в дом. Муж и старшие сыновья селянки уже вернулись с поля, и Римдала пригласили за стол. Сашку дети затащили в свой закуток, чтобы похвастаться сокровищами: перламутровыми двустворчатыми раковинами, найденными на речном мелководье, разноцветными камушками и старой жестянкой, в которой хранилась почти истлевшая страница книги с изящной рукописной вязью и миниатюрой. На ней была изображена прекрасная дева, которая расчесывала гребнем золотые волосы, сидя над обрывом у реки.
