И тут Сашка вспомнила, как изменилось лицо хозяйки дома, стоило Римдалу произнести «Тобиас». Это имя было словно пароль, условный сигнал.
– Значит, ты и есть Тобиас? Римдал упоминал о тебе, – обрадованно сказала Сашка.
– Римдал? И кто такой этот твой Римдал? Первый раз о нем слышу, – дернул плечом парнишка.
– Нужно Ильстрему рассказать, – решительно сказала Эвейн. – Ты пойдешь с нами, – бросила она Сашке через плечо.
Выбора не оставалось, и Сашка поплелась следом за Эвейн и Тобиасом, который на ходу звонко рассекал клинком воздух, срубая верхушки высокой травы.
Путь оказался неблизкий. Сашка молча поражалась, как Эвейн находила дорогу по одной ей видным приметам. Было заметно, что лес давно стал ей родным домом. Она ловко перескакивала поваленные грозой деревья, старалась отвлечь Тобиаса от мрачных мыслей, между делом замечая звериный след или мелькнувшую в кроне дерева белку, и мастерски свистела на разные птичьи голоса. «Есть люди, рядом с которыми тепло и радостно, как будто на весенней проталинке», – однажды сказала Анна Петровна про Ольгу. Эвейн была из того же теста, и Сашка то и дело засматривалась на нее, стараясь не пересекаться взглядом с Тобиасом, который был мрачнее тучи.
Солнце уже клонилось к закату, когда они наконец вышли к стоянке. На прогалине стояло около двух десятков больших шатров из плотной коричневой ткани. Всюду горели костры, люди готовили ужин, проверяли оружие. Еще на подступах к лагерю Эвейн несколько раз подавала условный свист, и с кроны деревьев доносился ответный. Разглядеть дозорных в густой листве было невозможно. Сашка подумала, что без помощи Эвейн ей никогда не отыскать обратной дороги к речке, и удивилась, что это ее совершенно не тревожит. Интересно, кто они такие, эти таинственные лесные воины?
Эвейн оставила их с Тобиасом у одного из больших костров.
– Приглядывай за нашей добычей! – многозначительно бросила она ему на прощанье.
Сашка хмыкнула и уселась у огня, а Тобиас, изредка бросая на нее недружелюбные взгляды, стал разделывать кролика. Когда похлебка с крольчатиной и какими-то лесными кореньями и травами уже стала закипать, к костру вместе с Эвейн подошел высокий бородач. Густые каштановые волосы были собраны в низкий хвост, а пронзительно голубые глаза смотрели на маленькую незнакомку строго и испытующе.
– Как попала в наш лес? – спросил Ильстрем.
– Я не знала, что это ваш лес, я просто шла-шла и заблудилась, – пробормотала Сашка.
– Весь Гриндольф знает, что в Заповедный лес лучше не соваться, не то попадешь в лапы лесных братьев. Никому и в голову не придет, что это подходящее место для приятной прогулки.
– Я… не из этих мест. И ничего не слышала ни о Заповедном лесе, ни о лесных братьях. Мы с моим дедушкой переночевали в деревне, а наутро его схватили какие-то люди в черном, на вороных конях. Я спряталась, а когда вернулась в деревню, то увидела, что дом, где мы останавливались на ночлег, спалили дотла.
– Это был мой дом, – мрачно вставил Тобиас, глядя в пламя костра.
– Дом, который ты покинул,
Пепелищем ныне стал.
Мать, отца своих отринул
И в лесу приют искал.
Только сердцу не прикажешь
Позабыть сыновний долг,
Вся родня твоя под стражей,
Не спасти их из оков.
Из вечерней мглы выступила сгорбленная старуха в лохмотьях, страшная, как чумная смерть. Невольно отшатнувшись, Сашка даже не сразу заметила поразительное уродство старухи: ее пятки были вывернуты вперед, а колени – назад, словно она, как тряпичная кукла, была скручена невиданной силой ровно посередине. При первых звуках ее замогильного голоса все, кто стоял у костра, почтительно расступились.
– Старая Леборхам, – зачарованно выдохнула Эвейн.
– Кто она? – тихо спросила Сашка, тронув охотницу за край рукава.
– Великая провидица, – шепнула в ответ девушка. – Она всюду бывает, все знает, и никто не силах причинить ей вреда, ей ни в чем нельзя отказывать и перечить.
– Почему? – недоуменно спросила Сашка.
– Если она споет хулительную песнь, на голову несчастного обрушатся все мыслимые горести, сама смерть поманит его костистой рукой, и умрет он в чудовищных муках, не снискав ни славы, ни почета, ни богатства, – пояснила Эвейн, в глазах которой читался неподдельный ужас.
Сашка заметила, что ни один из лесных братьев не рискует встретиться взглядом со старой Леборхам – стоило ее мутным водянистым глазам остановиться на ком-либо из присутствующих, как он тотчас опускал взгляд, а многие завели правую руку за спину и скрестили указательный и средний пальцы. Старая прорицательница наслаждалась растерянностью и замешательством, в которые всех повергла ее заунывная песнь, и, мрачно обводя собравшихся недобрым взглядом, остановилась на Сашке.
– О, как тут становится интересно, – пробормотала она. – Опасно и интересно. Ну что ж, кости брошены, игра началась. Поглядим, так ли силен Змей… Подойди ближе, милая, – поманила она Сашку костлявым пальцем с грязным обломанным ногтем.
Сашка, едва сдерживая отвращение, шагнула к ней, оказавшись в ярком отсвете костра. Старуха вперилась в нее, и, видимо, осталась чрезвычайно довольна: она хрипло рассмеялась, запрокинув голову, как облезлая птица.
– Сбрось личину, старый Змей, молодость стучится в дверь, – приговаривала она, кружа вокруг огня и хлопая в ладоши.
– Что это с ней? – недоуменно спросила Сашка.
– Это священное пророческое озарение, – пояснила Эвейн. – Не все слова Леборхам легки для понимания – иногда осознание приходит лишь спустя долгое время.
Между тем старуха огляделась вокруг, словно с трудом припоминая, как она среди ночи очутилась в Заповедном лесу. Кто-то из лесных братьев подставил ей сиденье, вырезанное из старой колоды, другой почтительно поднес дымящуюся похлебку в глиняной миске.
– Дух огня негоже вниманием обделять – он обид не прощает, – Леборхам выплеснула варево в костер, и языки пламени взвились, бросая зловещие красные отсветы на ее изборожденное глубокими морщинами лицо. – А бедной страннице достаточно и сухой корочки хлеба.
И старуха, порывшись в складках своей рваной хламиды, извлекла плесневелую горбушку и стала с наслаждением ее обсасывать, пришамкивая беззубыми деснами. Затем, без всякого вступления, она затянула новую песнь. И хотя взгляд безумной неотрывно смотрел на пляшущие языки пламени, Сашка догадывалась, что эта песнь обращена именно к ней.
– Давным-давно, в те времена,
Когда чудес была земля полна,
Когда под сенью ясеневых кущ
Журчал ручей и тихо вился плющ,
И альвы светлые бродили по холмам,
В сиянии луны стоял охоты гам
И лай стогласой своры гончих псов,
В лесной глуши родился среди мхов,
