Тобиас, чувствуя, что держать оборону и уворачиваться от выверенных ударов мощных лап становится все сложнее, решился на отчаянный шаг: бросившись к стене, он оттолкнулся от нее и, перелетев мантикору в безумном сальто, снес ей клинком почти все левое крыло. Зверь оглушительно заверещал от боли, бешено вращая выпученными от ярости глазами. Мгновенно развернувшись, мантикора ударила Тобиаса лапой, и он отлетел на несколько метров, ударившись о камни. Сашка видела, как из раны зверя сочилась густая темно-зеленая кровь. Она не верила глазам – на месте отрубленного крыла быстро росло новое. Так вот в чем был секрет непоколебимого хладнокровия мантикоры – полученные в бою раны тут же зарубцовывались, а кости срастались.
– Тобиас, берегись! – закричала Сашка.
Тобиас поднялся, цепляясь за груду камней. Сашка видела, что его лицо посерело от боли. Из правого бока сочилась кровь, а левая рука повисла, как пришитая. Он поднял клинок, который отчего-то показался гораздо тяжелее, чем прежде, и приготовился принять последний бой.
Мантикора утробно урчала, радуясь близкой победе. Она распрямила свой чудовищный хвост, чтобы одним метким ударом покончить с жалким недоноском, который и так слишком долго держался.
С ужасом наблюдая за отчаянной обороной Тобиаса, Сашка заметила, как мантикора избегает касаться собственного жала. Значит ли это, что ее яд опасен для нее самой? Была лишь одна возможность проверить это. И счет шел уже на секунды. Сашка с разбега запрыгнула на холку чудовища, крепко сжав ее шею коленями. Она чувствовала, как за ее спиной бешено хлопают крылья обезумевшего от ярости зверя. Побелевшими пальцами Сашка вцепилась в косматую гриву мантикоры, которая металась, пытаясь сбросить наездницу с плеч. Девочка выхватила кинжал и что есть силы вонзила его за правое ухо зверя. Мантикора взвыла и резко прянула в сторону.
И вот, когда колени от напряжения едва не свело судорогой, Сашка краем глаза заметила, как зазмеился, закручиваясь и поднимаясь над землей, хвост со смертоносным жалом. Воздух засвистел, и Сашка крутанулась на шее мантикоры, повиснув, словно мартышка, у нее на груди. Этому нехитрому приему цирковой джигитовки научил ее в незапамятные времена Ахмет, потомок славной цирковой династии. И именно после того как мама, выйдя к арене, увидела зубодробительные трюки, которые без малейшего страха выполняет ее семилетняя дочь на мчащемся коне под восторженные «Вах! Джигит!», она строго-настрого запретила Сашке околачиваться в цирке во время репетиций. Но, видя, как притихла и завяла дочь, отлученная от обожаемых «лошадок», привела ее в школу верховой езды.
Жало вонзилось в шею мантикоры – в то место, где еще секунду назад сидела Сашка. Зверь взревел от боли и ярости. Настал момент истины. Девочка висела на гриве, так близко от острых длинных клыков, что клочья пены из разинутой пасти чудовища падали ей на волосы. Мантикора задеревенела и стала задыхаться. Через секунду она рухнула как подкошенная, смяв ее под собой.
– Тобиас! – закричала Сашка что было сил и почувствовала, как выскальзывает из страшных объятий зверя, катавшегося по земле в конвульсиях, беспорядочно рассекающего воздух яростными взмахами страшных лап и наносящего себе все новые и новые удары смертоносным жалом. Наконец мантикора дернулась и затихла, а ее желтые кошачьи глаза закатились.
– Пойдем, все кончено, – сказал Тобиас и, взяв Сашку за руку, вывел из пещеры.
Сашка заметила, что он сильно прихрамывает и держится за правый бок – между пальцев у него струилась кровь. Они остановились на берегу подземной реки, и девочка попыталась осторожно промыть и перевязать раны.
После краткого отдыха они вновь двинулись в путь. Стрелка златорыска мигала все чаще и настойчивее, словно поторапливая их: соберитесь с силами, уже близко. Но силы были на исходе. Сашка то и дело бросала озабоченные взгляды на Тобиаса – мертвенно-бледный, он слабел с каждым часом. И вот за очередным поворотом в темных катакомбах показалось легкое ровное сияние. Сашка, мертвой хваткой вцепившись в руку Тобиаса, прокралась в пещеру, стараясь ступать бесшумно, так как любой звук, даже едва слышный шорох, превращался под высокими сводами в гремящий камнепад. Подземелье было освещено неярким голубоватым светом. Сашка осмотрелась и замерла от восхищения – мягкое свечение струилось из дальнего закутка, где в грубо сколоченной клетке стоял, осторожно перебирая копытцами, единорог. Белоснежная шелковая грива почти касалась земли, а посреди лба красовался длинный витой рог. Сашка поразилась: ей казалось, что единорог должен напоминать лошадь, но он был скорее похож на олененка – стремительный, тонконогий, с огромными доверчивыми глазами.
Сашка непроизвольно подалась к нему, но Тобиас торопливо схватил ее ладонь и приложил палец к губам. Сашка проследила за его взглядом и замерла от ужаса: то, что поначалу показалось ей небрежно брошенным мотком толстого каната, на самом деле было огромной змеей. Хотя нет, не огромной – просто гигантской. Поражающей воображение своими размерами. Сашка невольно отступила, и камешек, сдвинутый ее ногой, покатился по уступам, громыхая, как лавина в горах. Она втянула голову в плечи и бросила виноватый взгляд на Тобиаса. Но все его внимание было приковано к живому клубку, поблескивающему иссиня-черной чешуей.
Вдруг за их спинами раздалось тихое зловещее шипение. Тобиас быстро обернулся, а Сашка зажмурилась от леденящего ужаса. У нее не было сил открыть глаза и заглянуть в немигающие глаза чудовищной змеи. Она проклинала себя за трусость и вдруг осознала: в пещере царит абсолютная тишина, словно в могильном склепе.
– Ну же, открой глаза, посмотри, что стало с твоим приятелем, он просто о-ка-ме-нел от страха, – раздался ехидный свистящий шепот.
– Нет, ни за что не открывай глаза, – раздался мелодичный перезвон.
– Ах ты, паршивая кляча! – разъяренно зашипел первый голос, и Сашка услышала мерзкий скрежет, словно по камням заскребли стальные пластины.
– Это василиск, его взгляд навеки обращает в камень, берегись! – торопливо звенел серебряный колокольчик.
– Замолчи, замолчи сейчас же, иначе… – звуки ожесточенной борьбы и пронзительное жалобное ржание, последовавшие за этой угрозой, были страшнее любых слов.
Дрожа всем телом, Сашка на мгновение приоткрыла глаза – рядом стоял Тобиас, вернее, неподвижная статуя, запечатлевшая его в тот миг, когда он поднял клинок, готовясь до последней капли крови защищать ее, Сашку. Она закричала от ужаса.
– Что, убедилас-с-с-сь? – раздалось зловещее шипение рядом с ее левым ухом. Сашка лишь молча глотала слезы, которые неудержимо текли из глаз. Тобиас погиб. Превратился в камень. И это она затащила его в Лабиринт на верную смерть.
Василиск явно наслаждался жалкой беспомощностью жертвы.
– Ну что ж-ж-ж-ж, я мог бы раздавить тебя, как жалкую букаш-ш-ш-шку. Но в этой пещ-щ-щере бывает так скуш-ш-ш-ш-шно. Пожалуй, я сохраню тебе ж-ж-жизнь. Пока. Я хочу, чтобы ты взглянула в глаза своей с-с-с-смерти.
Сашка почувствовала, как по ее голени скользнуло что-то холодное, шершавое, и содрогнулась от отвращения. Не открывая глаз, она опустилась на землю и легла, подтянув колени и обняв их обеими руками. В пещере не было слышно ни единого звука, кроме гулких капель воды, которые словно отсчитывали последние часы и минуты ее жизни. Сашка провалилась в спасительное забытье.
