И вдруг ее отражение в воде стало стремительно меняться – кожа пожелтела и сморщилась, как засохшее яблоко, лицо избороздили глубокие морщины, а вместо задорных кудряшек торчали спутанные седые космы. «Это неправда. Озеро не отражает реальности. Оно проверяет меня», – проносилось в ее голове. Старуха мерзко усмехнулась ей, обнажив полусгнившие пеньки зубов. Она все менялась: на Сашку пустыми глазницами смотрел полуистлевший скелет, обтянутый сухой кожей, похожей на старый пергамент. И вдруг мумия высунула из воды костлявую длань и потянулась к ее шее. Сашка застыла, обмирая от страха. Торопливые пальцы нашарили кольцо и схватили его, порвав кожаный шнурок. В ту же секунду истлевший скелет закатился в диком хохоте, клацая зубами, вцепился в нее мертвой хваткой и резко рванул, утаскивая Сашку под воду. Девочка крепко зажмурилась и задержала дыхание, но так и не почувствовала погружения.
Когда же она решилась приоткрыть глаза, вокруг уже была белая больничная палата.
Она увидела маму, бледную, исхудавшую. Ее руки безжизненно лежали поверх одеяла, а на мониторе аппарата отражалось медленное и слабое биение сердца.
– Мама, мамочка! – тихо позвала она.
– Она не слышит, – произнес за ее спиной чей-то капризный голос. Сашка резко обернулась. На стуле в углу, весело болтая ногами в воздухе, сидела пухлая розовощекая девчонка, облизывая рожок с клубничным мороженым.
– Ты кто? – обескураженно спросила Сашка.
– Сама-то ты кто? Заявилась тут, с вопросами пристает, – надула губы противная девчонка. «Где же, ну где же я могла ее видеть?» – напряженно вспоминала Сашка, вглядываясь в кукольное личико. Ясные голубые глаза, вздернутый носик, капризно поджатые губки и золотые кудряшки – ни дать ни взять пупс. «Точно! Она же как две капли воды похожа на старую мамину куклу. Только у той волосы уже свалялись и краска на лице облупилась…» – внезапно осенило ее.
– А как тебя зовут? – спросила она.
– Ляля, – ответил розовощекий пупс.
Вдруг с кровати мягко спрыгнула пушистая дымчатая кошка, которую Сашка тоже как-то сразу и не заметила. Она грациозно подошла, держа хвост вопросительным знаком, и ласково потерлась о ноги. Сашка наклонилась и машинально погладила ее. Она была такой мягкой, невесомой, как старая вязаная шаль Анны Петровны.
– У, шелудивая! Уйди прочь, воровка! – ворчливо прикрикнула на нее Ляля. – Украла ключ и не дает мне выйти из палаты. Смотри, как поцарапала, – и девчонка показала длинный алый след на запястье.
– А ты хотела бы уйти? – спросила Сашка, пытаясь разобраться в странных отношениях девочки и кошки.
– Ну конечно! Тут же скука смертная! Сиди весь день и смотри на нее вон, – она пренебрежительно мотнула головой в сторону неподвижной мамы. – Да тут любой с тоски на третий день завоет и на стены начнет бросаться! Я давно бы сбежала, да она, Нюрка эта треклятая, ключ утащила. Схитрила, ласковой прикинулась, а когда я нагнулась, чтобы ее погладить, – цоп! – схватила ключ и шмыгнула под кровать. Уж я ее выманивала, уговаривала – ни в какую! А потом еще и поцарапала!
– Может, она нарочно тебя не пускает? – предположила Сашка.
– Конечно, нарочно! Из вредности! Подлюга, – пожаловалась Ляля. – А меня там уже заждались. Все время зовут, зовут, а я тут заперта из-за этой вот… Там музыка, смех – все веселятся, только я одна тут торчу.
– Кто зовет? – спросила Сашка, холодея.
– Ну, голоса. Вот и сейчас. Слышишь? – простодушно спросила Ляля.
Сашка прислушалась к звенящей тишине, которую нарушало только тихое попискивание медицинских приборов.
– А вдруг там, за дверью, тебя подстерегает опасность? Может, кошка тебя просто оберегает? – предположила Сашка.
– Ну вот еще, – фыркнула девчонка. – Да что может плохого случиться? Я ж волшебница, – заговорщицки улыбнулась она.
– Да ну? – притворно поразилась Сашка.
– Да, не веришь? Ты какое эскимо любишь – с орехами или с джемом?
И в воздухе повисло эскимо, щедро облитое шоколадом. Сашка покачала головой, и девочка, удивленно пожав плечами, взяла мороженое, откусила кусочек и зажмурилась от удовольствия.
– Зря ты отказываешься. А я такая сластена!
– А если ты… волшебница, ты могла бы сделать маленькое чудо и вылечить мою маму? – спросила Сашка.
Девчонка уставилась на нее во все глаза. В палате повисла напряженная тишина.
– Ты что, это запрещено, – прошептала она.
– Почему запрещено? – спросила Сашка.
– Ни почему. Запрещено, и все тут! Вы, люди, сами тут со своими проблемами разбирайтесь. – И она отвернулась, надув губки.
Вдруг дверь палаты распахнулась – зашла темнокожая дородная медсестра. Сашка обомлела, судорожно соображая, как объяснит свое внезапное появление. Но медсестра не обратила на нее никакого внимания, точно та была пустым местом.
– Уф-ф-ф! – выдохнула Сашка, все еще не веря в удачу.
– Вот дурочка! Она же не видит нас! – хихикнула девчонка.
Медсестра машинально поправила подушку и бегло проверила показания приборов, на ходу делая пометки в обходном листе. Краем глаза Сашка заметила, с каким напряжением девочка следит за приоткрывшейся дверью в коридор. Но стоило ей чуть сдвинуться на сиденье стула, как кошка молнией метнулась и загородила проход, вздыбив шерсть и воинственно колотя себя хвостом по бокам. В ее янтарных глазах плясали злые искорки.
– Вот видишь, опять! – капризно протянула девочка, ерзая на стуле. Она взяла из воздуха большую шоколадку, развернула, бросив обертку на пол, и положила в рот большой кусок.
Завершив осмотр, медсестра поспешно вышла в коридор, плотно притворив за собой дверь. Кошка сразу присмирела. Она ластилась к Сашке, крутилась вокруг ее ног, словно упрашивая идти следом, а затем легко вспрыгнула на кровать и улеглась, свернувшись калачиком.
Сашка медленно подошла и взяла мамину руку – прохладную, вялую, неживую.
– Мама… – снова тихо позвала она. – Мама! Я знаю, ты слышишь меня. Я так долго шла к тебе…
Сашка опустилась на пол у кровати, не выпуская маминой ладони, и, упершись в нее горячим лбом, стала говорить:
– Я недавно узнала об одной маленькой девочке. Она была совсем одна. Ни мамы, ни папы, никого на всем свете. И казалось, что нет в жизни ни радости, ни счастья, ни надежды. Только непроглядная темень за окном, слипшаяся комками серая манная каша, железная кровать с продавленными скрипучими пружинами и сердитые окрики воспитателя. Но однажды ей открылось окошко в другой мир, полный красок, смеха и музыки. Там все дети улыбались и ели огромную, похожую на облако, сладкую вату. И все крепко держали за руку родителей. А когда погас свет, началось волшебство. Суровые львы стали совсем смирными и по взмаху дрессировщика прыгали на тумбы и через обруч. Неуклюжий медведь плясал с бубном. Мартышки в ярких платьях катались на велосипеде. И клоуны все время выкидывали какие-то штуки и потешались над серьезными пузатыми дядьками из зала. Но больше всего ее поразила маленькая гимнастка. Она вся переливалась серебряными блестками, как рыбка, и блуждающий луч прожектора едва успевал выхватывать ее, легко перелетающую с трапеции на перекладину. Она ныряла в темноту, как в океан, и казалось, волны подхватывали и качали ее. И весь зал затаил дыхание, словно неосторожный возглас или скрип кресла могли разрушить колдовство, и эта маленькая хрупкая девочка сорвалась и разбилась бы, как фарфоровая статуэтка. И тогда та, одинокая девочка из приюта, поклялась, что ее не сломят никакие невзгоды. Она вырастет сильной и смелой и станет знаменитой воздушной гимнасткой. И будет выполнять самые страшные и опасные трюки. И зал будет так же замирать от ужаса и восхищения и взрываться аплодисментами.
