– Ильстрем, – мягко остановила его Эвейн.
– Позволь мне договорить. Я и так слишком долго молчал. Иногда, когда я видел твои сияющие глаза, слышал твой нежный голос, в моей душе зарождалась надежда, что в один благословенный день сквозь камни и пепел пробьется робкий росток. Что ж, этим глупым мечтам не суждено сбыться. Появился этот чужак – без роду, без племени, даже без имени. Я вижу, как он смотрит на тебя. И как ты смотришь на него. И я знаю, что он, а не такая истрепанная всеми ветрами старая коряга, как я, сделает тебя счастливой. А ты рождена для счастья, любви, радости. Это твоя стихия. Мне же предстоит завершить дело всей жизни. Отомстить за невинных, которых настигла мучительная смерть.
– Ты нужен людям, они верят тебе, они готовы идти за тобой в огонь и в воду, – сказала Эвейн.
– Мы сражаемся уже не один год. Невозможно остановить беззаконие, пытки, казни, пока жив тот, кто породил этот ужас. Я убью Кронка.
– Что ты такое говоришь? Это безумие! Его замок – неприступная крепость, его охраняют сотни вооруженных до зубов гвардейцев. Ты погибнешь, причем совершенно напрасно! – воскликнула Эвейн.
– Прорвемся как-нибудь, – хмыкнул Ильстрем и, помолчав, сказал: – Спокойной ночи, голубка.
Сашка услышала звук быстро удаляющихся шагов.
Промаявшись без сна до самого рассвета, она побежала к реке. В розовом сиянии нового дня речная гладь была ровной, как зеркало. В камышах грузно плескалась рыба, в ивах у воды щебетали птицы. Сашка с разбега бросилась в освежающую прохладу и окунулась с головой. Когда она, дрожа от холода, обсыхала на берегу, к реке подошел Ильстрем. Минувшая ночь наложила на него свой отпечаток, он выглядел хмурым и измотанным. Ильстрем явно не ожидал встретить на реке кого-то в столь ранний час. Не слишком приветливо кивнув Сашке, он скинул рубаху и вошел в воду. Девочка заметила, что все его тело покрыто страшными шрамами. Он плескался и отфыркивался, как огромный медведь.
– Я слышала ваш разговор с Эвейн, – без обиняков сказала Сашка, когда он сел рядом.
– Вот как, – нахмурился Ильстрем. – Ну, я уверен, что ты не станешь болтать о том, что услышала, на каждом шагу.
– Разумеется! – воскликнула Сашка. – Да я и не к тому сказала. Я знаю, как можно добраться до Кронка.
– А я, дурачина, который день голову ломаю – так ничего и не придумал. Надо было сразу к тебе за советом идти, – улыбнулся Ильстрем.
– Зря вы так, – насупилась Сашка. – Я ведь правда хороший план придумала. Только у меня одно условие.
– А, еще и условия есть? – Ильстрем, глядя на ее серьезный вид, еле сдерживал улыбку.
– Всего одно: я иду с вами.
– Исключено, – его взгляд сразу стал стальным и беспощадным. – Без разговоров.
– Да вы только послушайте! – Сашка вцепилась в его руку и затараторила: – Гарпункль вчера рассказывал, что в Хильстгроте скоро будет большой рыцарский турнир. И Кронк вручит победителю драгоценный перстень со своей руки.
– Действительно! Дело за малым: найти полное обмундирование, состряпать приличную родословную с парой-тройкой лендлордов, за пару дней освоить все приемы рыцарских поединков – и завоевать лавры победителя!
– Ну, это все равно правдоподобней ваших планов в одиночку проникнуть в неприступный замок, охраняемый сотнями гвардейцев, – огрызнулась Сашка.
– А ведь ты права, стрекоза, – поразмыслив, сказал Ильстрем.
– Когда выдвигаемся? – подскочила Сашка.
– И не мечтай! – отрезал он.
Весельчак Гарпункль, который, казалось, знал все обо всех в лагере, привел к Ильстрему паренька. До того, как стать одним из лесных братьев, он несколько лет был в услужении рыцаря, известного подвигами не столько на королевских турнирах, сколько в придорожных трактирах. Устав выносить жестокие побои пропойцы, оруженосец пустился в бега.
Во времена правления старого Оберона турниры прославляли доблесть и отвагу и проводились в четком соответствии со старинным кодексом чести. Рыцари совершали подвиги во имя любви к прекрасной даме, а в перерывах между схватками успевали слагать баллады в ее честь. Оберон настрого запретил применять в турнирах боевое оружие, и рыцари бились затупленными мечами. А если кто-то по неосторожности и получал ранение, его выносили с поля и поручали заботам лекарей и сердобольных придворных дам.
При Кронке турниры утратили пышность и торжественность театрального действа, превратившись в кровавое зрелище. Кронк искусно стравливал высокородных баронов, провозглашая, что турнир – самое достойное место для того, чтобы уладить разногласия. Уклониться от брошенного вызова значило покрыть свой род позором до третьего колена, лишиться дворянского звания и родового имения. Уцелевшему в смертельной схватке доставались кровавая слава и денежный откуп от семьи побежденного. Сыновья старейших и знатных семейств бесславно гибли под улюлюканья беснующейся толпы, и, если не оставалось прямых наследников по мужской линии, земли и замки их предков отходили королевской казне. Победившие в схватке со своим противником могли отправиться восвояси, а могли рискнуть и продолжить серию схваток за звание абсолютного победителя турнира, которого Кронк награждал драгоценным перстнем, именным кубком и щедро одаривал деньгами из королевской казны. Для молодых баронетов это был практически единственный способ попасть на глаза всесильного канцлера и завоевать место при дворе – ни фамильное богатство, ни родовые связи он и в грош не ставил.
Ильстрем был силен в бое на мечах и в рукопашной схватке, и Грэй вызвался помочь ему освоить приемы конных поединков. Противники скакали навстречу друг другу, стремясь пронзить неприятеля длинным копьем или хотя бы выбить из седла. Оказавшись на земле, рыцарь становился беззащитным: от сильного удара в голове все звенело, а самостоятельно подняться в тяжелых стальных доспехах было практически невозможно. Так что усидевший в седле неприятель мог пригвоздить его копьем, как жука, или затоптать боевым конем.
После пары часов тренировки Ильстрем, вооружившись длинной жердью, научился на полном скаку сбивать мишень с набитого соломой мешка.
До турнира оставалось всего три дня. По просьбе Эвейн одна из ее горничных в простом крестьянском платье с корзинкой яиц потолкалась на городском рынке и разузнала имена рыцарей, которым предстояло сразиться на турнире. Среди них был и сэр Друмри Траблдот. Неунывающий острослов и шутник, каким его помнила Эвейн, он часто навещал их с отцом в компании своих семи дочерей. Его надеждам произвести на свет наследника так и не суждено было сбыться. В последние годы он сильно сдал, а суставы скрутила подагра, так что исход его поединка даже с неопытным противником был предрешен.
Эвейн и Ильстрем отправились в поместье Олдтраблдот-холл. Очевидно, дела старинного знатного рода давно пришли в упадок: старый дом обветшал, крыша кое-где прохудилась, а лужайка заросла сорной травой.
К нежданным посетителям вышла жена хозяина поместья с растрепанными седыми волосами, в аккуратно заштопанном старом платье.
