– Леди Эвейн? – поразилась она. – Вот уж приятная неожиданность. Столько лет не виделись. Как сэр Друмри занемог, мы перестали выезжать, ты же знаешь. Девочки так обрадуются тебе, они совсем затосковали тут в глуши. Как батюшка, здоров?
– Да, все благополучно, – ответила Эвейн. – Позвольте представить вам моего доброго друга, сэра Ферши Ильстрема.
– Очень, очень польщена, дорогой сэр. И до нашего захолустья долетали новости о твоей блестящей помолвке, дорогая.
– Нет, – залилась краской Эвейн. – А впрочем, да, именно в связи с этим я приехала просить вас об огромном одолжении.
– Ах, милая, я бы и рада, но ты же видишь, какое жалкое существование мы влачим. А скоро и вовсе окажемся на улице, без денег и крыши над головой, – леди Траблдот разрыдалась в платок.
– Сэр Друмри должен принять участие в турнире.
– Да, его убьют в первом же поединке, а нам с девочками придется ходить с протянутой рукой, – еще громче запричитала леди Траблдот.
– Дело в том, что мой жених вбил себе в голову, что должен преподнести мне лавры победителя турнира в качестве свадебного подарка. Откладывать свадьбу еще на год в надежде, что его назовут в числе избранных, было бы крайне печально. Возможно, сэр Друмри, согласно установленному обычаю, уступит право ответить на вызов моему нареченному?
Леди Траблдот уставилась на Эвейн во все глаза. Действительно, по заведенному порядку принять вызов, брошенный отцу, от его имени мог сын – и некоторые из семейств пользовались этим правом, выставляя на бой внезапно обретенного «приемного сына» – наемника, мастерски владеющего всеми видами оружия. Но у семьи Траблдот не было денег, чтобы заплатить солдату удачи. К тому же «приемные сынки» зачастую становились настоящим бедствием: пользуясь тем, что никто не осмеливается урезонить их, они оставались до тех пор, пока по двору еще бегает последняя курица, а в погребе осталась хоть одна бутылка вина.
– Друмми, дорогой, у нас гости! – истошно завопила хозяйка, вцепившись в руку Эвейн, как будто боялась, что та передумает и сбежит. – Такой радостный день!
Рыцарские доспехи сэра Друмри Траблдота прохудились и заржавели, к тому же Ильстрем был на целую голову выше его и шире в плечах. Рыцарское снаряжение стоило дорого. Эвейн вынесла из шатра шкатулку с семейными драгоценностями, которые должны были стать ее приданым на свадьбу, и протянула Ильстрему.
– Но здесь же… целое состояние! Я не могу это принять! – возразил он.
– Возьми. Все равно на королевский бал я пока не приглашена, – улыбнулась Эвейн.
Денег, вырученных от продажи жемчужного ожерелья и серег Эвейн, с лихвой хватило на рыцарские доспехи, копье и щит, а попону, знамя и вымпел с вышитым фамильным гербом Ильстрему дрожащей рукой передала леди Траблдот.
– Вы – наша последняя надежда на спокойную старость! – прошептала она. – Спасите нашу семью от позора и наших дочерей от тягот нищенской жизни, и я с радостью назову вас своим сыном!
Отныне Ильстрем звался не иначе как досточтимый сэр Ферши Траблдот. По легенде, он был внезапно обретенным внебрачным сыном старого сэра Друмри. Церемониал требовал, чтобы на турнире присутствовали все представители знати, исключая разве что младенцев и дряхлых стариков. Для гордых баронов устраиваемый раз в год турнир стал поводом покичиться богатством и фамильными гербами, а для дам, редко покидающих стены родовых замков, – возможностью узнать о новых веяниях моды и посудачить о придворных событиях. На турнирах хлопотали о продвижении по службе, устраивали смотр невест и заключали пари, покупали породистых скакунов и проигрывали в карты целые состояния.
Ильстрема представили семи дочерям сэра Друмри Траблдота, которым предстояло правдоподобно сыграть роль его сводных сестер. При виде рослого мужественного красавца они залились краской от смущения.
– Ах, сэр, вы просто наш спаситель, – протянула ему руку старшая, Эсма. Ильстрем, казалось, был смущен ничуть не меньше.
Эвейн нельзя было показываться на турнире – история ее бегства из-под венца осталась неизвестна разве что семейству Траблдот, так что при первом же появлении на публике ее ожидало заключение и позорная казнь за пособничество смутьянам и бунтарям. А вот Сашка, заручившись ее поддержкой, все-таки убедила Ильстрема выдать ее за пажа сестер: отказать Эвейн он был не в силах. К тому же Сашка клятвенно обещала рта не раскрывать, с расспросами не приставать, одной никуда не ходить и вообще быть тише воды ниже травы. Грэй тоже был в свите – в качестве оруженосца сэра Ферши Траблдота.
За день до начала турнира они прибыли в Хильстгрот. Из окон всех домов свешивались полотнища знамен, украшенных гербами с оскалившимися леопардами, львами, раскинувшими крылья грифонами на полосатом и клетчатом фоне. Все постоялые дворы оказались забиты, невозможно было найти даже крохотную комнатушку. На узких улицах толпились музыканты, циркачи, торговцы, разносчики, зазывалы и разряженная в пух и прах праздная публика. На поле за городом уже были раскинуты богатые шатры. Там разместились и сэр Ферши Траблдот с сестрами и прочей свитой.
В день открытия турнира погода выдалась прекрасной. Солнце сияло. Волнительно хлопали на ветру полотнища флагов. Рыцари, блистая начищенными доспехами, поглядывали на сколоченные из досок трибуны, где рассаживалась благородная публика. За ограждением с самого утра теснился простой люд, подбадривая любимцев громкими выкриками. Слева у седла Ильстрема, крепко удерживая за повод коня, стоял Грэй в одежде оруженосца. Он присматривался к пятнадцати рыцарям, вышедшим на ристалище. Лица их закрывали забрала, но Грэй еще вчера в кабаке постарался разузнать хоть что-то про каждого из них. Мысленно он разложил противников, как колоду карт. Трех юнцов, у которых только-только пробились усы, и пару седовласых старцев можно было сразу сбросить со счетов: скорее всего, они погибнут или будут искалечены в первом же поединке на копьях. Оставшаяся десятка – это покрытые шрамами наемники, которые, возможно, уже сговорились об исходе своих поединков и ударах, которые они друг другу нанесут, дабы избежать серьезных травм. Были и известные при дворе бретеры, которые по знаку короля на ровном месте затевали ссору и бросали вызов проштрафившемуся вельможе, чтобы прикончить его в поединке чести. Но тузом в этой колоде был, пожалуй, Круйон Лаграст – огромный, похожий на косматого медведя, изображенного на его гербе.
Сашка, которая уже изнывала от скуки, принося по просьбе сестер то забытый в шатре веер, то шаль, то бегая за стаканом воды, внезапно ощутила, что воздух сгустился, как перед грозой. По трибунам прошелестел благоговейный шепот. Вытянув шею, она увидела в королевской ложе на обитых бархатом креслах величественную даму и болезненного юношу. Его лицо было словно вылеплено из воска – бледное, мучнистое, лишенное всяческих эмоций. Он вяло махнул рукой, и звонкие трубы возвестили о начале турнира.
– А где же Кронк? – шепотом спросила Сашка у одной из сестер.
– Ты что! Вон же, справа от короля Пафнукая, – быстро ответила та.
