Кирилл вытер ноги и отворил дверь на веранду. Он уже освоился с деревенской особенностью – входить на веранду самостоятельно. На веранде тоже было чисто и прибрано. Кирилл постучал в косяк. Не ответили. Однако если веранда открыта – значит, хозяева дома. Кирилл ещё раз постучал. Не ответили. Да фиг ли, подумал Кирилл. Я ведь не сто рублей занять пришёл, я пришёл к вору за своей вещью. Он решительно потянул на себя дверь, толсто обитую дерматином.
Он оказался в прихожей, откуда, как у Токаревых, были видны большая комната и кухня. В комнате – стол без скатерти, старый шифоньер с пятнистым зеркалом, занавески, половики, настенные часы, синенькие обои. Слева – кухня. Вилки и ложки блестели, как хирургические инструменты. На электроплитке свистел кипящий чайник. Посреди пустого стола, как единственная улика, стояла гранёная стопка. Кухня напоминала операционную, и вообще везде в доме Сани была стерильная чистота. Кирилл понял, на что это похоже. Такой чистотой блещет богатый наркоман, не утративший социального статуса, но насквозь выжженный коксом. Выхолощенный, безупречный – но живущий на одной кислоте.
В комнате за столом сидела высокая старуха в чёрном монашеском платке. Она как робот повернула голову и посмотрела на Кирилла пустыми глазами. Вот, значит, в кого превратилась «вафлёрка с биксами», некогда пригревшая Саню Омского.
– А где Саня? – напрямик спросил Кирилл.
– У Годовалова, – механически ответила старуха.
– У вас чайник кипит.
Старуха осторожно встала, словно боялась расплескать что-то внутри, и механически, но очень ровно, как по программе, двинулась на кухню. Когда она проходила мимо, Кирилла обдало каким-то древним запахом церковных свеч – и горечью водки. Старуха была насмерть пьяна. Наверное, вот так она и жила автоматом: стирала, гладила, убиралась, готовила. Алкогольный андроид.
Кирилл вышел из дома Сани Омского и пошагал к дому Лёхи Годовалова. Жена Сани, конечно, поразила его. Саня, хоть и хромой, казался весьма живым и живучим, как помойная крыса. А собственный дом Саня омертвил. Так жутко Кириллу было в детстве, когда смотрел «Терминатора»: человек обгорел, остался механизм. Жена была тем механизмом, скелетом, благодаря которому Саня выглядел живым.
На огороде Годовалова высились две теплицы из рам, затянутых полиэтиленом. Сейчас, в жару и дым, держать их закрытыми не было смысла. Жена Годовалова, Верка, сняла многие рамы, составила в ряд возле торца теплиц и поливала заросли огурцов и помидоров. Воду она приносила в ведёрной лейке. На краю огорода у Годовалова имелась скважина с насосом, но шланг до теплиц не дотягивался.
– Верка! – позвал Кирилл, останавливаясь у забора.
Ему не хотелось входить в дом и видеть Лёху Годовалова. Лучше попросить Верку, чтобы вызвала Саню на улицу.
Верка оглянулась и сощурилась.
– Какая я тебе Верка! – заорала она. – Я тебе коза, что ли? Ты мне подол не задирал, козёл!
Кирилл не знал, почему он сказал «Верка», а не «Вера». Видимо, деревенский порядок жизни потихоньку переформатировал его под себя. А Верка ощерилась охотно и от души. Кирилл вспомнил, как он оттаскивал Верку от Раисы Петровны, и подумал, что подол у этой хабалки он всё-таки задирал.
– Подойди, и снова задеру! – крикнул Кирилл.
– Без тебя есть кому!
Остроносая и остроглазая Верка была, конечно, не красавица, но чем-то она, безусловно, притягивала мужиков. Каким-то лихим и задорным паскудством. Бабьей бесстыжестью, которая сродни лихости ворюги или веселью хулигана.
– Саня Омский у вас?
– Ушёл!
– Куда?
– А тебе какая разница?
– Верка, подойди, – попросил Кирилл и взялся за планки забора.
Верка поставила лейку и через грядки подошла к забору.
– Верка, мне Саня нужен, а не Лёха, – по-человечески объяснил Кирилл. – Скажи, куда он ушёл.
– А они вместе ушли! – заявила Верка.
– Да плевал я на твоего Лёху! Я Саню ищу!
– Доплюёшься, он тебе ноги переломает!
– Я вообще его за три километра обойду, – пообещал Кирилл.
– Я не знаю, где они бухают!
– Знаешь, – убеждённо сказал Кирилл.
Верка осмотрела Кирилла шустрыми, умными, мышиными глазками и улыбнулась, показав острые зубки.
– Они дрова пилят. Около сарая, где дрезина у Мурыгина.
– Молодец, – похвалил Кирилл. – Так и надо было сразу ответить.
– А зачем тебе Саня?
– Он у меня телефон украл.
Верка захохотала, прикрывая рот ладонью.
– И чо, думаешь, отдаст?
– Но спросить-то я должен.
– Тебя как зовут? – неожиданно заинтересовалась Верка.
– Кирилл.
– Слушай, Кирюха, а ты правда Лизку Токареву прёшь?
– А по морде? – вежливо спросил Кирилл.
– Да ладно, чо ты, – Верка заложила руки за спину, кокетливо выставляя грудь. – Ты в Москву её заберёшь?
– Кого?
– Лизку, кого ещё. Вся деревня говорит.
Кирилл опешил от своей популярности в деревне Калитино.
– Слушай, Верка, это вообще не ваше дело.
– Ага, поматросил и бросил.
– Я вот щас перелезу забор и под жопу надаю.
– От хорошего мужика можно и под жопу, – согласилась Верка, но отступила на шаг.
– Пока, – сказал Кирилл, отцепляясь от забора.
– Погоди, – окликнула Верка. – Что вы, городские, такие нервные? Мне-то чего твоя Лизка? Забирай, хоть Лёха к ней таскаться не будет. Она, сучка, у меня уже вот где, – Верка ткнула пальцем себе в горло.
– Я в ваши отношения не лезу, – осторожно отстранился Кирилл.
– Будешь с Лёхой драться, бей ему в почки, у него всегда там болит, – посоветовала Верка. – И скажи, чтобы про Лизку забыл.
– Хорошая ты жена, – сдержанно похвалил Кирилл и пошёл прочь.
– Про Лизку ему скажи! – крикнула Верка вслед Кириллу.
Кирилл издалека услышал шорканье двуручной пилы. Лёха и Саня разбирали полусгоревший дом на окраине деревни, пилили брёвна на чурбаки, чурбаки выкатывали к дороге. Кирилл прошёл к развалинам по смятой полосе бурьяна.
Лёха и Саня как раз присели перекурить и выпить. Оба они были в мятых майках-алкоголичках. Пили самогонку из двухлитровой банки. Они даже не удивились появлению Кирилла.
– Здорово, – сказал Кирилл. – Саня, я к тебе.
– А я тебя не звал, – ответил Саня.
– Ты вчера телефон мой спёр. Отдавай.
– Докажи.
– Не ломай комедию.
– У нас за базар отвечают, – предупредил Лёха. Он обшаривал Кирилла взглядом: пытался понять, с оружием Кирилл или нет.
