Узкоколейка была невдалеке. Кирилл свернул к насыпи и забрался наверх. Шагать по шпалам такой узенькой железной дороги было как-то нелепо, игрушечно.
Впереди и вдали догорал закат. Тучи дыма наглухо надвинулись на всю плоскость неба как навес, но вдоль горизонта широкой полосой горела длинная и ярко-жёлтая щель. Её ровная и непрерывная протяжённость словно очерчивала масштаб пространства, сейчас потонувшего во мраке. Кирилл увидел прямоугольный выступ вышки, контрастно черневший на фоне желтизны.
И вдруг в перспективе узкоколейки Кирилл различил какое-то странное и слабое свечение. А потом до него донёсся стук колёс.
Дрезина? – удивился Кирилл.
Стук приближался. Это и вправду была дрезина Мурыгина. Она ехала кузовом вперёд, фары её светили на закат, потому Кирилл и не понял, что за свечение он увидел.
Он отошёл с рельсов на обочину, пропуская дрезину. Кому вдруг понадобилось на ночь глядя гонять на карьеры?..
Дрезина прокатилась мимо, обдав ветром и запахом бензина, и резко сбавила ход, остановилась в двадцати метрах. Кто-то выглянул из кабины. Фары слепили, и Кирилл не разобрал, кто в кабине.
– С-сюда! – услышал он отчаянный крик Лизы. – К-х-хо мне!.. С-скорей!.. Они бегут!
33
На реверсе, задом-наперёд, дрезина шла на скорости километров двадцать в час. Чуть быстрее велосипедиста.
– Кто гонится? – спросил Кирилл, держась за стойку окна.
Лиза сжимала губы и не могла ответить. Словно и не было их ночи, когда она заговорила свободно.
Дрезина подпрыгивала, отчаянно стуча на стыках рельсов. В свете фар назад улетали кусты и деревья, а вокруг была темнота, лишь сверху, над кабиной, что-то синело. Зато воздух теперь казался чистым. Дым остался только запахом, будто музыка фоном.
– Как ты узнала, что я пошёл на карьеры? – спросил Кирилл.
– М-мать… с-сказала…
Точно. Он же заходил к Лизе за ключом от дрезины. А для чего нужна дрезина? Только для того, чтобы поехать на карьеры.
Приборная доска в кабине старого ГАЗ-51 была без лампочек, но уцелевшие шкалы и надписи на круглых циферблатах были начерчены фосфорной краской, и они всё равно чуть-чуть горели болотной зеленью, снизу подсвечивая лицо Лизы.
– А откуда тебе известно, что Лёха и Саня тоже здесь?
– Ж-жена… с-сказала… Они вчера… ушли.
Жена? Скорее всего, жена Сани. Пьяная старуха.
Ведь не будет же Лиза выспрашивать, где Лёха, у Верки, которая за мужа готова убить Лизу. Значит, Лиза услышала от матери, что Кирилл искал ключи от дрезины, побежала в школу – там никого нет, побежала в дом к Сане Омскому – и ей сказали, что Саня ещё сутки назад отправился на карьеры. Где Саня, там и Лёха. Лиза бросилась к узкоколейке, завела дрезину и помчалась на торфяные разрезы. За ним, за Кириллом.
– Саня с Лёхой убили бы меня? – спросил Кирилл.
Лиза молча кивнула.
Почему, Кирилл не стал спрашивать. Почему человека, у которого ты же и угнал машину, тебе надо убить? Кириллу всё стало ясно до жути. Убьют не за машину. Убьют потому, что здесь, на карьерах, Саня и Лёха – псоглавцы, оборотни. А чем Лиза могла помочь? Ничем. Но она всё равно кинулась на карьеры. Ему повезло, что он увидел дрезину до того, как приблизился к вышке, к месту встречи.
– Ты ходила по карьерам, искала меня?
Лизе трудно было ответить односложно.
– Ездила… так, – она помахала рукой туда-сюда.
Кирилл рассматривал Лизу словно впервые. Сейчас она была как снайпер – очень напряжённая и очень спокойная. Она глядела на дорогу, что уносилась назад из света фар. Черты лица у Лизы точно застыли. Кирилл рассматривал, какие у неё короткие и пушистые ресницы, чуть вздёрнутый нос, пухлые губы. Волосы она торопливо собрала в хвост, схваченный резинкой, но резинка сползла, половина гривы выбилась и вздулась волной.
Всего-то сутки назад у Лизы было совсем другое лицо – словно распахнутое ему навстречу, запрокинутое, не скованное страхом, напряжением или горечью предстоящей утраты. Кирилл подумал, что он никогда бы не устал смотреть на это лицо. Подумал, что он был настоящим человеком, и поэтому с ним в постель, доверчиво раздевшись, легла такая дивная девушка. Сейчас надо было думать о псоглавцах, а Кирилл думал о Лизе. Всё неправильно. Потому что, когда надо было думать о Лизе, он думал о псоглавцах.
– А Валера с Гугером? – вспомнил Кирилл.
– Н-не знаю, что с ними…
– Надо позвонить им, – Кирилл полез в карман за телефоном.
– Смотри! – вдруг почти крикнула Лиза и выключила фары.
Чего смотреть, если ничего не видно?.. Кирилл таращился в темноту, убегающую от капота. Как-то постепенно материя отделилась от воздуха: оказывается, в толщу черноты, в массив леса, вонзался тёмно-синий клин неба, слегка желтеющий на острие. Так выглядела перспектива просеки, по которой тянулась узкоколейка. В призрачной желтизне мелькало какое-то движение, и мелькало совсем близко.
Лиза вновь врубила дальний свет. И Кирилл увидел, что за дрезиной по шпалам гонится… нет, не человек… Какое-то существо. Оно походило на человека и, как человек, сразу прикрылось рукой от слепящих фар. Однако на одно мгновение Кирилл увидел морду этого существа: всю в складках, обросших шерстью, с вытянутыми вперёд челюстями и широкой переносицей. Надбровные дуги вылезли, как у питекантропа, лоб скосило назад, заострённые уши съехали к затылку.
За чудовищем, которое Лиза осветила фарами, бежало другое, не попавшее в луч. Сгорбившись, растопырив локти, такие невозможные, такие фантастические твари неслись за обычной дрезиной, переделанной из старого грузовика ГАЗ-51. Тарахтя изношенным движком, дрезина летела по ржавым рельсам узкоколейки, проложенной в лесу от спившейся деревни Калитино до заброшенных торфяных карьеров, где прежде работали зэки из закрытой колонии.
Это было мучительное сочетание, как скрежет железа по стеклу, и от него, как от скрежета, передёргивало плечи. Человек и зверь. Лощёный, откормленный трэш Голливуда – и дикая, быдлячья реальность сдохшего совка с его загаженными церквями, хрипатой блататой и суровыми машинами. И в то же время это сочетание оказалось столь же органичным и естественным, как доллары и уркаганы, и от его убедительности сердце рвалось из груди, колотясь вместе со стуком колёс.
В свете фар твари находились только мгновение. Та, что бежала первой и прикрылась рукой, словно споткнулась от удара луча и упала. Вторая просто шарахнулась в темноту.
– Кто это? – изумлённо спросил Кирилл и поглядел на Лизу.
Её лицо не изменилось, не дрогнуло, оставалось бесстрастным. Лиза наконец-то показала Кириллу ужас деревни Калитино, и на фоне смятения Кирилла её чувства превратились в ледяное ожесточение. Этот ужас – куда большая тайна, чем нагота в постели, и сейчас Лиза отдавалась Кириллу уже по-настоящему, потому что лечь в постель – это просто близость, а спасти того, кто от тебя отрёкся, – это любовь.
