Правда, школы теперь содержат за свой счет. Пока два года обучения с простейшей арифметикой, грамотой, географией и историей с Законом Божьим. Многим не понравилось платить и отдавать детей вместо работы. Ничего, не бывает одних доходов и льгот, иногда приходится идти на расходы. А государству дополнительный бонус через поколение — грамотные люди. Пусть даже минимально. Дети их, пусть ничтожный процент от общего количества, точно получат образование. Протыриться в господа никто не откажется, и достаточно людей с мозгами. И деньги, на то потраченные, не пропадут зря.
— Многие помещики замечательно усвоили урок и стараются палку не перегибать, — продолжил я. — Это не означает всеобщую благодать. Всегда найдутся подлецы и негодяи. Причем не надо думать, что с одной стороны. Будут вечно и мужики с топором по пьянке, и выжимающие последнее хозяева. Но то, о чем ты прочитала, — это моя победа.
— Что? — изумилась Софья.
— Да-да! Именно так: огромная победа. Раньше за убийство и не пожурили бы. В своем праве. Высшая власть вогнала народ и сословия в определенные законные рамки. Это бюрократия, и не всегда удобно, однако помещики лишены абсолютного господства над своими крепостными. Те даже уйти могут или выкупиться на определенных условиях. А значит, отсутствует возможность творить что душеньке угодно. Приходится считаться с чужими интересами и договариваться. Может быть, через поколение и суд станет действовать по правилам без нажима сверху. Ведь знаешь, в стране много изменилось.
Она хмыкнула.
— Ты молода и многого не помнишь. Как, кстати, собираешься писать мою биографию, не представляя обстановку, ума не приложу.
— Так ты, деда, и объяснишь! — счастливо заявила она.
Ага, воспитательный момент не помог. Она умная и знает с кого поиметь без труда.
— И как тебе изложить разницу между прошлым и настоящим, чтобы дошло? — Я ненадолго задумался. — Ага! Три варианта сомнительной власти закона.
Первое. Некое действие квалифицируется как преступное, статья (или параграф) в Судебнике малоизвестна или применяется редко, люди о ней не знают. Последствия самые печальные. Dura lex, sed lex — закон суров, но это закон, говорят юристы.
Второе. Невинного человека обвиняют в реальном преступлении, а он ввиду низкого социального статуса не может защититься. Здесь существуют варианты вплоть до обращения выше, хотя в реальности не всегда помогает.
Третье. Государство, желая искоренить начисто некий образ действий, карает в полную силу даже самые слабые его проявления. Например, смертная казнь за мелкое воровство. Не важно, из корысти, с голоду или просто проходил мимо сада и пару яблок сорвал. Положено, значит, на плаху.
— Понятно.
— А теперь смотрим реальное дело времен Петра Алексеевича Великого. Происходило это уже после стрелецкого бунта. Некий Яков Григорьев надумал писать о не выданных сухарях царевне Софье. Человек, видимо, был простой, как угол дома, — раз она царю сестра, то, может, и походатайствует. Моментально последовал извет. На допросе наивно показал: на карауле стояли солдаты Лефортова полка, вышла царевна и стала их расспрашивать, как, мол, поживают, а те пожаловались ей, что их обманули при выдаче денег и вовсе не дали «хлебного жалованья». Естественно, начали искать, поскольку Софья настоящая в Новодевичьем монастыре уже была закрыта на крепкие запоры. Нашли. Оказалась боярыней Коптевой, постельницей царевен. Вышла на крыльцо со скуки и спроста заговорила с солдатами. О результате догадываешься?
— Вряд ли что приятное.
— Никакого заговора, Софья тут была никаким краем — ее духу давно там не было. Не умысел на государево здоровье и не хула на царя. Одна от скуки с караулом лясы поточила, второй на недокорм пожаловаться хотел. Никакой политики. Коптеву за непристойные речи — это ей жаловались, а не она, — били плетьми и отправили в монастырь, а Григорьеву урезали язык и сослали навечно в Сибирь.
— Хочешь сказать, в России нет закона вообще?
— Совершенно верно. Не было. Как левая нога монарха возжелает, так и будет. Потому пятнадцатитомный Свод законов Российской империи при Анне не для стояния на полке создавался, а используется в судах. И всегда можно обжаловать на основании конкретных параграфов неправедное решение. Да-да, — упреждая возражения, согласился я. — Бедному человеку добиться правды много труднее. Но он хотя бы в теории получил такой шанс. А то ведь прежде прямо запрещалось крепостным подавать жалобы на хозяев. Фактически с ними могли сделать что угодно. И делали! А теперь иной раз хорошо подумают о последствиях.
— Все-таки странно ты отзываешься о царской воле. На то он и помазанник Божий, чтобы быть высшей властью.
А вот это давно не удивляет. Правда обычно звучит снизу. Бояре с вельможами плохие, а монарх о народе думку вечно думает. И чем меньше совершил очередной царь, тем больше любовь. Особенно коли помрет скоропостижно. А не скончайся, то-то счастья бы всем отвесил…
— Когда в ходе первой своей поездки в Англию царь заключил с купцами договор о свободном ввозе в Россию табака, владелец торговой компании заметил ему, что, сколько он знает, русские ненавидят табак и считают за грех его употреблять. Петр ответил, что он лучше знает, нисколько не сомневаясь, что переделает своих подданных, как только вернется домой. А чтобы слова подкрепить делом, осуждающих курение били кнутом, урезали язык и ссылали в Сибирь.
— Конечно, насильно заставлять курить не слишком красиво. Но ты же не старовер, чтобы нос воротить от чужого зелья. Картошку, подсолнечник, кукурузу, томаты внедрял на юге.
— В отличие от овощей, помогающих накормить людей и скотину, курение еще и опасно! Еще в 1761 году в памфлете, озаглавленном «Предостережение о неумеренном потреблении нюхательного табака», Хилл писал, что табак — как нюхательный, так и жевательный — способен вызывать рак носа, губ, ротовой полости и горла.
— Никогда не слышала такого имени, — озадаченно пробормотала Софья.
— Он аптекарь без медицинской поддержки, — саркастически объяснил я. — Дипломированные доктора не считают достойным упоминания о чужих открытиях.
В комнату вошла Стеша.
— Вы почему не собираетесь? Нехорошо выйдет, если опоздаете! Давай-давай, — обратилась она к внучке, — бегом и не затягивай. Время на исходе. Ждать не станут.
— Коробку-то оставь, — сказал я вскочившей Софье.
Там все равно ничего больше особо важного. Наброски да «скелеты». Хотел воспроизвести «Убить дракона», но дословно реплики не помнил, а без этого смысл теряется. Фильм не книга и не пьеса. Песенки не исполнишь, тем более я их и не запомнил.
— Может, мне не ехать? — спросил я.
— Даже не думайте, — всплеснула руками Стеша. — Все уж обговорили. Приедут Геннадия Михайловича родичи, я их встречу. А Александра обижать не сметь!
— Да и не собирался. Должен же он понять.
— Он нарочно все так обставил, а вы не явитесь!
