Я даже не стал заходить внутрь дома: искать в нем кого-то, не имея знакомого проводника, было бессмысленно – десятки квартир, сотни комнат, бесчисленное множество огороженных простыми занавесками углов. Как всегда, выручили сами местные обитатели, сидевшие группками в тени здания, – одни играли в карты, другие пили пиво или самодельную брагу, скорее второе, судя мутной жиже в бутылке со смытой этикеткой. Земля, плотно вытоптанная до каменной серости, была усеяна разным сором такого состояния, что его уже нельзя было употребить в дело, – черные от грязи клочки тряпок, бумажные обертки, втоптанные в прах мятые папиросные гильзы, какие-то ржавые пружины, и повсюду жестяные кругляшки – сорванные с горлышек водочных бутылок крышечки. Я остановился и стал рассматривать местных обитателей, которые по случаю жары примостились в тени дома. Мое внимание было скоро замечено, и лежавший прямо на земле тип в грязной серой рубахе, с криво подрезанной бородой и сломанным носом, крикнул:
– Эй, дядя, чего надо?
Я подошел, совершенно не опасаясь за себя, потому что в таких местах действовало неписаное правило – где ешь, там не гадишь. Воровать и грабить обитатели «Генераловки» ходили к Николаевскому вокзалу, а рядом с местом своего проживания не шалили – чтобы не злить полицию.
– Ищу тут одного паренька, – сказал я, снимая кепку и обмахиваясь ею. – Студента.
– А мы все тут студенты! – хохотнул мой визави.
– Моего кличут Борисом. Борисом Ильиным. У него еще есть друг – Сергей. Крепкий такой.
– Зачем тебе?
– Мое дело.
Кривоносый оглянулся, вытянув худую красную шею.
– Эй! Кулема, – позвал он паренька, сидевшего у самой стены. – Такого знаешь? Бориса Ильина? Студента.
– Цаплю, что ли? – отозвался парень.
– Сыщешь?
– Зачем?
– Вот, – повернулся ко мне кривоносый. – Законный вопрос.
Я кивнул и подошел к тому, кого звали Кулемой. Получив от меня двугривенный, он исчез в подъезде, а я приготовился ждать. Прошло уже минут десять, а Борис все так и не появлялся. Я собирался, простившись с двугривенным, идти на поиски сам, но тут из подъезда вышел Сережа. Увидев меня, он быстро подошел, засунул руки в карманы брюк и набычился.
– Опять вы? Кто вы такой и что наплели про нас Павлу Ильичу?
– Меня зовут Владимир Алексеевич Гиляровский, – сказал я спокойно. – Ничего про вас я профессору не плел, а рассказал ему правду о том, где и как погибла его дочь.
– Прыгнула с моста, – буркнул Сергей.
– Вовсе нет! Она упала из стенной ниши в магазине Елисеева, когда за ней погнались охранники.
Крепыш быстро моргнул.
– Как она там оказалась?
– Тебе лучше знать, – ответил я. – Ведь она изображала Красного Призрака.
– Что? – остолбенел парень.
– То!
– Почему она? Почему не?..
– Кто?
– Не важно!
– А я думаю, что важно.
Сережа лихорадочно думал, и по его лицу было видно, что мысли эти были не из приятных. Наконец решив что-то, он твердо сказал:
– Не знаю, какой у вас интерес, но больше я вам ничего не скажу. Всего хорошего!
С этими словами он развернулся, желая уйти. Но я схватил его за плечо:
– Постой! Где Борис?
– Не знаю. Отпустите.
– На, возьми мою визитную карточку. Передай Борису, что я хочу с ним поговорить.
– Смеетесь? Думаете, он теперь захочет с вами разговаривать?
– Кто знает. Передай.
С Каланчевки я заехал в редакцию своей нынешней газеты «Россия», в которую перешел из «Ведомостей». Как удобно, что Архипову провели телефонную линию – сейчас мы и проверим, работает у него аппарат или нет. Я подошел к редакционному телефону, приложил к уху наушник и пару раз нажал рычаг, вызывая телефонистку центрального коммутатора, располагавшегося на Кузнецком Мосту. Наконец барышня мне ответила. Я попросил соединить меня с коммутатором Сыскного отделения в Малом Гнездниковском. После недолгой паузы ответил дежурный Сыскного. Он в свою очередь соединил меня с кабинетом следователя Архипова. Я долго ждал, опасаясь, что Архипова в кабинете нет, но наконец в трубке прозвучало:
– Слушаю?
Голос звучал ужасно тихо, неузнаваемо, перебиваемый каким-то механическим потрескиванием.
– Захар Борисович! Здравствуйте, – закричал я в приемный рожок аппарата как можно громче. – Это Гиляровский!
– Кто?
– Гиляровский! Владимир Алексеевич Гиляровский! – завопил я так, что два редактора, сидевшие неподалеку, вздрогнули.
– Гиляровский? Владимир Алексеевич?
– Да! Вы слышите меня?
– Очень плохо. Чертов аппарат!
– Послушайте! В списке, который вы мне вчера показывали, должен значиться некий Сергей Красильников.
– Так. И что?
– Помогите найти его нынешний адрес. Это очень важно! Сергей Красильников!
– Хорошо, попробую.
– Тогда все, отключаюсь. Да свидания!
– Что?
– Да свидания, говорю!
– А! До свидания.
Я нажал рычаг, давая отбой, и повесил наушник на крюк аппарата. Один из редакторов невинно спросил:
– Что, вели конфиденциальный разговор, Владимир Алексеевич?
– Громко орал?
– С вашим голосом никакая газета не нужна, – ответил второй редактор. – Вы к окошку подойдите, и уже вся Москва будет знать последние новости.
Я рассмеялся, угостил сотрудников своим табаком из табакерки и поехал домой.
Глава 5. Соглашение
Пообедав в «Новом Эрмитаже», я вернулся домой, наполнил ванну почти холодной водой и провел в ней не меньше часа, читая переведенных недавно с польского «Крестоносцев» Генрика Сенкевича – книгу, оставленную в прихожей Колей, который, даже надевая ботинки, наверное, не мог оторваться от чтения. В конце концов роман показался мне слишком затянутым и скучным – Сенкевич писал слогом скорее прошлого, чем нынешнего века. К тому же сюжет, пусть и не лишенный интереса, отдавал провинциальной отсталостью – все эти страсти благородных дворян, вся эта рыцарская мелодрама… Безусловно, в Варшаве «Крестоносцы» пользовались бешеной популярностью из-за их патриотического настроя. Но Сенкевич, погружая своих читателей в прошлое, как будто не замечал жизни нынешней – жестокой и интересной, полной новых героев, новых отношений, новых страданий. Насколько сильно вперед вырвалась современная русская литература, с ее вниманием к трагедии простого человека – трагедии более глубокой, чем все эти страдания баронов и графов! Рядом с произведениями Толстого, Горького и Чехова книжка Сенкевича выглядела устаревшей – словно ее нашли в гардеробе за бабушкиным турнюром. А ведь даже развлекая, литература могла приобщать читателя к новым идеям, к идеалам свободы, прогресса. Взять хоть Жюль Верна – его фантастические произведения будили в читателе интерес к науке, к технике, к путешествиям… Я начал вспоминать прочитанные книги француза и не заметил, как задремал. Проснулся от того, что вода окончательно остыла. Вылезши из ванны, я накинул свой любимый цветастый туркменский халат и отнес «Крестоносцев» в комнату Коли. В этот момент в дверь позвонили.
