Но вернусь к тому, с чего начал, – сотни раз я проезжал и проходил мимо этого старинного здания. Однако то строение, которое открылось передо мной, нисколько не походило на прежний дворец фрейлины Волконской. Впрочем, точно так же не походило оно на то, что осталось от вереницы купцов, им владевших в последние годы. Ближе всех к истине оказались те, кто называл эту новостройку «храмом». Сегодня все уже привыкли к внешнему облику и внутреннему убранству Торгового дома Елисеевых, но тогда я был одним из первых зрителей этой архитектурной фуги, в которой коммерческая монументальность обретала поистине музыкальную выразительность.
Я повернулся к Григорию Григорьевичу.
– А что, отделочные работы уже закончены? Я не вижу ни штукатуров, ни маляров.
Елисеев указал на широкий коридор между фасадом здания и деревянной стеной, скрывавшей стройку со стороны Тверской улицы.
– Все работы закончены еще месяц назад. Вы не встретите здесь ни одного рабочего. Они все отправлены теперь в Петербург на строительство такого же магазина в столице.
– Почему же вы не снимаете эти леса? – спросил я удивленно. – Почему не начинаете торговлю?
Елисеев усмехнулся.
– Вы все сами поймете там, внутри.
С этими словами мы вошли в двери, над которыми теперь висела большая красивая вывеска: «Торговый дом братьев Елисеевых».
Если снаружи архитектор постарался на славу, то внутренняя отделка наводила на мысли о безумии – везде лепнина, резные колонны, и все такое массивное, такое монументальное, что поначалу мне показалось, будто здание вывернуто наизнанку – богатый фасад оказался внутри, тогда как внутренняя строгость – снаружи.
– А что будет там? – спросил я, указывая на большую нишу в стене, в которой рабочий в длинном сером фартуке докрашивал резные перила.
– Это место для оркестра и хора. Потом ее уберут.
– Жаль, очень красиво получилось.
– Да, но совершенно бессмысленно для дела торговли.
Опустив глаза, я обратил внимание на прилавки, за которыми происходило странное действие: группки хорошо одетых, подтянутых, как гусары, стриженных «под американку» молодых людей хором повторяли за стоявшим посреди торгового зала учителем немецкие фразы. Я не был силен в немецком, но уловил, что речь идет о каком-то сыре или фруктах.
– Что они делают? – спросил я у Елисеева.
– Учатся обслуживать немцев.
– Зачем, – удивился я, – разве у вас только немцам разрешат покупать?
– А еще они учат английский и французский, – ответил Григорий Григорьевич. – Мой продавец должен знать, в нужных, конечно, пределах, помимо родного, еще три языка. Мы торгуем товаром со всего света, Владимир Алексеевич. Многие иностранцы придут сюда покупать знакомые продукты, редкие в России, но привычные в их странах. Для этого мой продавец и не должен оплошать.
– О каких товарах речь?
– Например, о деревянном масле. Вы бывали в Италии или Испании, Владимир Алексеевич?
Я усмехнулся:
– В Сербии бывал, по службе. Воевал там. В Албании меня чуть в тюрьму не посадили, слава богу, товарищи предупредили. Но вот западнее быть не приходилось пока.
– Деревянное масло производят в Южной Европе, да еще на Востоке, – сказал Елисеев, покачиваясь с пятки на носок, – из плодов оливковых деревьев. Отчего оно и называется деревянным. Итальянцы добавляют его куда только можно – и в хлеб, и в суп, и в разнообразные салаты. И безусловно, жарят на нем свою простую пищу. Итальянская кухня, несмотря на ее грубость и народную простоту, тем не менее отличается благодаря этому маслу отменным вкусом. Самые бедные крестьяне просто обмакивают кусочки хлеба в это масло и – сыты, веселы и здоровы. Я и сам так делал. Поверьте, с солью этот кусочек чиабатты с деревянным маслом на чистом средиземном воздухе, да еще приправленный живым итальянским ландшафтом… Такое блюдо может поспорить с любым королевским деликатесом, если, конечно, до того ты много гулял по прекрасным холмам и долинам Италии!
– Да вы поэт, Григорий Григорьевич, – пораженно сказал я, наблюдая, как преобразилось его холодное высокомерное лицо.
Но он моментально опустил меня с небес на землю:
– Нет-нет, просто, продавая новый продукт, мы должны заинтересовать публику. Любой продавец в этом зале расскажет о своем товаре так, что покупатель обязательно захочет его попробовать. А значит – купить.
– Например, я! После вашего рассказа я не прочь бы попробовать этого самого деревянного масла.
Елисеев вынул из жилетного кармана тонкий золотой брегет. Щелкнул крышкой и, прищурившись, посмотрел на циферблат.
– Мы здесь не выпекаем своего хлеба, чтобы не конкурировать с соседом, господином Филипповым. Его дело поставлено так хорошо, что конкуренции нам в хлебопечении не выдержать. Давайте я пошлю сейчас человека к Филиппову за свежим ситником, а потом спустимся вниз, к прессу для масла – заодно увидите, как мы его тут производим. Уверяю, такого в России нигде больше нет. Да и в Европе такая технология доступна не многим.
Но он не успел никого послать в булочную – быстрым шагом к Елисееву подошел Теллер и начал что-то тихо шептать в самое ухо, для чего ему понадобилось встать на цыпочки. Елисеев поморщился – ему была явно неприятна такая близость охранника. Но он не отодвинулся. Похоже, информация и вправду была важной и срочной.
– Где? – спросил Елисеев, когда Теллер закончил докладывать.
– Сейчас в оберточном цехе, наверху, – ответил старший охранник.
– Как же он из мадерной, да в оберточный? – сердито буркнул Григорий Григорьевич.
– Не успели поймать, – пожал плечами Теллер. – Не ждали вот так – среди белого дня. Может, он ночью пробрался в мадерную, а сбежать не успел. Затаился там. А потом понял, что могут случайно найти, и рванул напролом. Да только лестницей ошибся – вместо улицы попал на второй этаж, в оберточную.
– Вора поймали? – спросил я с любопытством.
Теллер сердито покосился на меня, а Елисеев ответил:
– Нет, не вора. Вы подождите тут, Владимир Алексеевич, мы сейчас вернемся. И думаю, не одни.
Елисеев с охранником ушли, а я остался наблюдать за уроком немецкого.
Прошло несколько минут, в течение которых продавцы монотонно повторяли фразы за учителем, и вдруг они начали кричать. Сначала это был один изумленный возглас: «Смотри! Туда! Туда!» Потом голосов стало больше: продавцы и приказчики – все поворачивались в сторону ниши наверху и, забыв о хороших манерах, тыкали пальцами в фигуру в красном, которая вдруг возникла из глубины и натолкнулась на рабочего, почти окончившего красить перила. От неожиданности рабочий выронил ведерко с краской и громко выругался. Поперек фартука у него теперь красовалась белая полоса – там, где он прислонился к свежепокрашенному. Я даже успел проследить весь путь ведерка до пола, где оно с громким стуком приземлилось, выплеснув краску на пол.
