Книга Приваловские миллионы. Золото, страница 116. Автор книги Дмитрий Мамин-Сибиряк

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Приваловские миллионы. Золото»

Cтраница 116

– Я, ваше степенство…

– Ну, так отворяй ворота, Илья Гаврилыч где?

– На мельнице сегодня ночуют…

– Ну, пошли поскорее за ним.

Веревкин никак не мог догадаться, куда они приехали, но с удовольствием пошел в теплую избу, заранее предвкушая удовольствие выспаться на полатях до седьмого пота. С морозу лихо спится здоровому человеку, особенно когда он отломает верст полтораста. Пока вытаскивались из экипажа чемоданы и наставлялся самовар для гостей, Веревкин, оглядывая новую избу, суетившуюся у печки хозяйку, напрасно старался решить вопрос, где они. Только когда в избу вошел Нагибин, Веревкин догадался, что они в Гарчиках.

«Эге, вон оно куда пошло!..» – подумал про себя Веревкин, здороваясь со старым знакомым.

– Вот и мы к тебе за крупчаткой приехали, – шутил Василий Назарыч, хлопая Нагибина по плечу. – У нас своя-то вся вышла, а есть хочется… Вон у меня зятек-то мастер насчет еды.

За чаем побалагурили о том о сем. Василий Назарыч рассказал о продаже заводов. Нагибин только охал и с соболезнованием качал головой. На дворе начало светать.

– Я малость сосну, господа, – заявил Веревкин, желая избавить стариков от своего присутствия; его давно уже клонил мертвый сон, точно вместо головы была насажена пудовая гиря.

Она здесь? – тихо спросил Василий Назарыч Нагибина, когда Веревкин захрапел на полатях.

– Здесь…

– Ну, что она?.. Рассказывай.

– Да все то же, все по-старому. Школку зимой открыла, с ребятишками возится да баб лечит. Ну, по нашему делу тоже постоянно приходится отрываться: то да се… Уж как это вы хорошо надумали, Василий Назарыч, что приехали сюда. Уж так хорошо, так хорошо.

Бахарев рассказал о смерти Половодова и о желании Зоси получить развод.

– Вот я и приехал… хочу увидать Надю… – заговорил Бахарев, опуская седую голову. – Вся душенька во мне изболелась, Илья Гаврилыч. Боялся один-то ехать – стар стал, того гляди кондрашка дорогой схватит. Ну, а как ты думаешь насчет того, о чем писал?

– То же самое я думаю, Василий Назарыч… Тоскует она, Надежда-то Васильевна, на глазах сохнет. Да и какое это житье, если разобрать: вроде того, как дом стоит без крыши…

– Ну, а теперь можно идти к ней?

– Можно… Она рано встает. Только я вперед забегу, погляжу, что и как. Пожалуй, еще испугается…

– Не послать ли вперед Николая Иваныча? Он мастер балясы-то точить с бабами…

– Нет, уж лучше так, Василий Назарыч. Я живой ногой сбегаю на мельницу, что и как, а потом уж вместе и пойдемте туда. Оно все как-то смутительно…

В ожидании Нагибина Василий Назарыч переживал страшное волнение. Вот уже три года, как он не видал дочери; из письма Нагибина он узнал в первый раз, что у него уже есть внучка; потом – что Лоскутов умер. Старик надеялся, что именно теперь Надя вернется в свой дом, по крайней мере придет взглянуть на стариков. Нет и нет… Тогда Василий Назарыч осторожно навел через Нагибина справки, нет ли какой-нибудь новой причины такого странного поведения; старики одинаково боялись, чтобы за первым Лоскутовым не появился второй. В человека вообще, а в женскую породу в особенности, в этом случае они плохо верили… От Нагибина Василий Назарыч узнал, что новых причин никаких не имеется, а Надежда Васильевна живет в Гарчиках «монашкой»: учит ребят, с деревенскими бабами возится, да еще по мельнице орудует вместе с ним, как наказывал Сергей Александрыч. К этому старик прибавил, что, конечно, теперь она сильно тоскует – приступу к ней иногда нет, – ну, а дело-то все-таки молодое – и не такое горе износится… Вон Сергей Александрыч тоже, сердяга, мается со своим постылым житьишком. Не глядели бы глазыньки! Нагибин боялся прямо высказать Василию Назарычу свои соображения насчет Сергея Александрыча и Надежды Васильевны, которых точно сама судьба столкнула в Гарчиках, но в одном месте упомянул, что Надежда Васильевна «большую силу имеет над Приваловым и, можно сказать, даже они спасли его от пьянства и картежной игры». Это Нагибину рассказывал сам Привалов. Ввиду всех этих обстоятельств Василий Назарыч и поехал сам в Гарчики; он раньше уже думал об этом несколько раз.

– Они встали; пожалуйте, Василий Назарыч, – говорил Нагибин, появляясь в дверях. – Я сказал им, что приведу такого гостя, такого гостя, о каком они и думать не смеют. Сначала не поверили, а потом точно даже немножко испужались…

Старик неудержимо болтал всю дорогу, пока они шли от избы старосты Дорони до мельничного флигелька; он несколько раз от волнения снимал и надевал шапку. У Бахарева дрогнуло сердце, когда он завидел наконец ту кровлю, под которой жила его Надя, – он тяжело дышал и чувствовал, как у него дрожат ноги.

– Вот сюда пожалуйте… – говорил Нагибин, отворяя калитку во двор флигелька.

Вот и передняя, потом большая комната с какими-то столами посредине, а вот и сама Надя, вся в черном, бледная, со строгим взглядом… Она узнала отца и с радостным криком повисла у него на шее. Наступила долгая пауза, мучительно счастливая для всех действующих лиц; Нагибин потихоньку плакал в холодных сенях, творя про себя молитву и торопливо вытирая бумажным платком катившиеся по лицу слезы.

– Вот я приехал к тебе… сам приехал… – шептал Василий Назарыч, рассматривая свою Надю пристальным взглядом. – Состарился совсем… хотел тебя увидать…

Надежда Васильевна провела отца в заднюю половину флигелька, где она занимала две крошечных комнатки; в одной жила сама с Маней, а в другой Павла Ивановна. Старушка узнала по голосу Василия Назарыча и другим ходом вышла в сени, чтобы не помешать первым минутам этого свидания.

– У меня, папа, нет отдельной приемной, – говорила Надежда Васильевна, начиная прибирать разбросанные везде детские игрушки.

Старик покосился в угол, где стояла маленькая детская кроватка; его точно что кольнуло, и Надежда Васильевна заметила, как он отвернулся, стараясь смотреть в другую сторону. Маленькая Маня спала детским крепким сном, не подозревая, какую душевную муку подняло в душе старика ее невинное присутствие в этой комнате.

– Ну, как ты живешь здесь?.. – заговорил Василий Назарыч после короткой, но тяжелой паузы. – Все с твоей школой да с бабами возишься? Слышал, все слышал… Сорока на хвосте приносила весточки. Вон ты какая сама-то стала: точно сейчас из монастыря. Ведь три года не видались…

В голосе старика опять послышались глухие слезы, но он сдержал себя на этот раз. Надежда Васильевна от сильного волнения не знала, что ей делать и что говорить. Она так давно не видала отца, которого всегда безумно любила. В ее глазах это был идеальный человек: добрый, великодушный, энергичный. Она забыла об отношениях лично к ней, а видела отца только таким, каким всегда любила его. Эта представительная стариковская фигура, эта седая большая голова, это открытое энергичное лицо, эти строгие и ласковые глаза – все в нем было для нее дорого, и она сто раз принималась целовать отца. От неожиданного счастья она теряла голову и плохо помнила, что говорила, повторяя одни вопросы и отвечая невпопад. Радость, и слезы, и горе – все это перемешалось в одно чувство, которое придавало Надежде Васильевне неизъяснимую прелесть в глазах отца. Девушка превратилась в женщину, но какую женщину… Разве это была чета другим женщинам! В дочери старик любил самого себя, те именно душевные качества, какие уважал в людях больше всего: прямоту характера, честность и тот особенный склад душевности, какая так редко встречается.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация