Большинство других исследователей отрицали тот факт, что кошка способна испытывать чувства, и Панксепп считает, что это из-за «старого коленного рефлекса, т. е. боязни антропоморфизма» – приписывания человеческих мыслей и чувств животным.
– Нас тоже обвиняли в этом, потому что мы используем слово смех. Но у нас есть не просто «предположение», мы опираемся на твердые доказательства, полученные в результате наших исследований нейронных сетей мозга крыс.
Желание играть так глубоко укоренилось в мозге крыс (и всех млекопитающих), что, когда Панксепп удалил хирургическим путем верхний слой мозга (неокортекс) у трехдневных крыс, они все равно продолжали играть и радостно щебетать.
– Это свидетельствует о том, что игра является примитивным процессом, – сказал он и добавил: – Серьезным уроком XX века по молекулярной биологии стало обилие эволюционной преемственности между видами, как учил Дарвин. Смех и игра не появились из ниоткуда. Они имеют эволюционные корни.
Все человекоподобные обезьяны смеются так же, как и собаки, которые издают быстрые хриплые звуки, когда резвятся со своими хозяевами или другими четвероногими. Наверное, многие другие виды также умеют смеяться, полагает Панксепп, но ученые просто не заметили эти звуки или неправильно их истолковали. Ему потребовалось пять лет, чтобы изучить щебетание крыс, прежде чем он понял, что оно может быть крысиным эквивалентом человеческого смеха.
– Однажды на меня снизошло озарение, – вспоминает Панксепп. – Я вдруг понял, что это щебетание было похоже на первый смех младенца в возрасте трех или четырех месяцев. И в этом возрасте за этот процесс отвечает примитивная часть мозга ребенка – базальная область, которая поразительно похожа у всех млекопитающих и которая, по мнению Панксеппа, является центром наших основных эмоций.
Панксепп утверждает, что его нейронные исследования, а также исследования его коллег, показывают, что простые, фундаментальные эмоции человека и всех млекопитающих происходят не из коры головного мозга, как считалось в XX столетии и как некоторые ведущие нейробиологи утверждают до сих пор, а из глубоких, древних структур мозга, включая гипоталамус и миндалины. Именно поэтому, подчеркивает он, «препараты, применяемые при лечении эмоциональных и психических расстройств у людей, были сначала разработаны и проверены на животных, таких как крысы и мыши. Такого рода исследования, очевидно, не имели бы никакой ценности, если бы животные не могли испытывать подобные эмоциональные состояния или если бы они отличались от наших эмоций».
Оказалось, что больше всего любят смеяться и с нетерпением ждут, когда их пощекочут, те новорожденные крысы, которых только что отняли от матери, а затем изолировали, по крайней мере, на один день. Когда кто-то щекочет крысу, которая «проголодалась» без игры, она издает какофонию ультразвукового щебета, который в два раза громче, чем у остальных крыс. Ничто более, даже самое восхитительное угощение, не вызывает такой усиленной звуковой реакции.
– Их мозг в этом возрасте страстно желает играть и смеяться, – заявил Панксепп, – потому что эти процессы очень важны для оптимального социального развития.
Как продемонстрировала команда Панксеппа и другие исследователи, игра далеко не бессмысленна, и она помогает организовать работу мозга. Она действует как искра, провоцируя выброс протеинов, способствующих росту нейронов не только в нижней части мозга, которая отвечает за эмоциональную память, и там, где находится гиппокамп и миндалевидное тело, но и в префронтальной коре – области мозга, ответственной за принятие решений
[20]
. У крыс, которые резвятся друг с другом и с игрушками, образуется больше нервных связей, чем у тех, которые ничем не заняты.
И по крайней мере некоторые из этих нейронов связаны с развитием надлежащего социального поведения. Игривые крысы Панксеппа лучше знают, как приблизиться к другим крысам, как распознать намерения своего собрата и как заводить друзей. Крысы хотят больше общаться с теми крысами, которые смеются больше; их смех заразителен. Взрослых самок также больше привлекают наиболее игривые самцы. Панксепп провел несколько пробных испытаний, позволив самке выбирать между самцом с большим игровым опытом и самцом, который никогда не играл.
– Играющий самец получил девчонку, – сказал он, – потому что этот самец знает, как вести себя в такой ситуации, не вызывая у нее тревоги. Другой парень остался ни с чем.
Дополнительные эксперименты показали, что крысы, которые любят играть, лучше справляются с напряжением и страхом, чем те, которые не играют, и менее подвержены депрессии.
– В принципе, неиграющие крысы ведут себя как дети с синдромом дефицита внимания, – пояснил Панксепп. – В социальной ситуации они, скорее всего, нарвутся на конфликт, ведь они не умеют контролировать свои действия. Это также имеет прямое отношение к разуму. Вы должны уметь контролировать свои эмоции, и игра учит вас, как это делать, она учит вас думать.
Умеют ли крысы думать? Каждый истребитель крыс, скорее всего, ответит утвердительно, так как крысам удавалось перехитрить их на протяжении веков. Крысы могут жить в любом месте – от кораблей до городских канализаций, от метро до шикарных апартаментов. Такими везучими и выносливыми они оказались не только благодаря удаче, особенно если учесть, что уже более 150 лет пребывания в лабораториях к ним относились как к бездумным, бесчувственным машинам. (Иначе как еще можно объяснить эксперименты, которые проводил физиолог Курт Рихтер в 1950-х годах? Пытаясь понять, развивается ли у крыс чувство беспомощности, он бросал их в чан с теплой водой и, не давая им возможности выбраться, наблюдал, как долго они смогут продержаться. Естественно, эксперимент показал, что у крыс в данной ситуации развивалось чувство беспомощности. Когда они понимали, что их усилия были напрасными, то сдавались и просто качались на поверхности, отказываясь боротся за жизнь.) Со временем подобное отношение к лабораторным крысам начало меняться, но не достаточно быстро, чтобы к ним стали относиться гуманно. В соответствии с Законом «О защите прав животных» от 2004 года, крысы и мыши, а также птицы и рыбы, то есть все те, над которыми проводят миллионы экспериментов каждый год, исключены из определения понятия животное.
В качестве «модели» млекопитающих лабораторных крыс и мышей используют как наших физических и психологических дублеров. Все чаще исследователи обнаруживают, что по крайней мере крысы больше похожи на нас, чем большинство из нас хотели бы думать. Ученые из Университета Джорджии недавно обнаружили, что крысы обладают самосознанием и способны на нечто вроде самоанализа, комплекса когнитивных способностей, длительное время приписываемого только людям, дельфинам, резус-макакам и обезьянам. Крысы достаточно умны, чтобы знать, что они знают и что они не знают, и на основе этого уже принимать решения. Здесь налицо та умственная способность, которая называется метапознанием. «Крысы обладают способностью отражать свои внутренние психические состояния», – утверждает Джонатан Кристалл, один из неврологов Университета Джорджии (сейчас он работает в университете штата Индиана), который обнаружил метапознание у крыс, вознаграждая их за то, что они не нажимали на рычаг во время теста, если не знали ответ. Кристалл также доказал, что крысы, как и голубые кустарниковые сойки и другие запасающиеся орехами и семенами птицы, помнят, где и когда они нашли еду ранее, и могут использовать эти воспоминания, чтобы строить планы на будущее.
