Девушка отвернулась, молча попыталась встать, но Сергар поймал за руку и тихо попросил:
– Не уходи. Прости за то, что я тебе наговорил. Все у тебя будет хорошо! Встретишь своего спецназовца…
Маша снова всхлипнула, вырвалась, встала, пошла к двери. Уже взявшись за дверную ручку, вдруг остановилась, вытерла слезы и уже спокойным, слегка хрипловатым голосом сказала:
– Это ты про моих папку и мамку рассказал. Он был военным, в Афганистане воевал, еще где-то… рассказывать не любил. Все точно, как ты сказал. Только нас двое – я и Витька, брат. Он щас сидит за грабеж. Они банк хотели взять, дураки. Одному ногу прострелили – теперь безногий в тюряге гниет, отрезали, Витька – ему в грудь угодили из пистолета. Думали – помрет, а он выжил. Ну, пятнадцать лет и влепили. Они инкассаторов постреляли…
– Прости, – виновато бросил Сергар. – Я тебе прямо в больное место… я не буду тебе врать, ладно. Посиди со мной. Мне худо, тоскливо. Кроме мамы, никого в этом мире у меня нет, впереди непонятно что, и что делать – я не знаю.
– Ладно… – Маша вытерла нос платочком, который достала откуда-то из выреза, и снова села на кровать. – Ты же не виноват, что угадал. Так все-таки, кто ты такой? Воевал, да?
– Воевал, – сознался Сергар. – Да, меня учили убивать. И когда полез этот гад, я ему врезал. Теперь судить будут.
– Я вот те че скажу, Олеж, – задумчиво протянула Маша. – Ты не показывай, что ходить умеешь. Понимаешь? На суд поедешь на коляске, чтобы жальче было, суд тебя и не осудит! Ты же не хотел убивать! Тебе условняк и присудят!
– Хм… а откуда ты знаешь? – удивился Сергар. – Откуда такие познания? Это тебе участковый сказал?
– Это тот капитан? Боров наглый? – пренебрежительно фыркнула Маша. – И ничо он не говорил! Я и так знаю! Я же на улице выросла, у нас половина двора сидела! Или сидит… Столько наслушалась про тюрягу, про законы, про адвокатов и суд – юристом можно стать! Хи-хи… Только ведь не поедешь на коляске, или я не знаю мужиков! Вы такие болваны! Все выпендриться хотите! Хи-хи…
– Ага, болваны! – довольно подтвердил Сергар и взял ее руку в свои ладони. – Прости, что я наговорил тебе про спецназовца…
– Да правда все это, – вздохнула Маша. – Не будет у меня прекрасного принца, не будет спецназовца. Выскочу я замуж за какого-нибудь болвана, например, врачишку, типа Васьки-реаниматолога. Потрахаемся, я залечу, заставлю жениться. Будем мы с ним собачиться, ненавидеть друг друга, он – медсестер трахать, а я иногда – с любовником, чтобы отдохнуть от нелюбимого мужа. Нарожаем пару детей, купим по ипотеке квартиру. Машину в кредит. Ну и все такое прочее. Постылое все. Скучное, аж скулы сводит!
– А мать живая?
– Жива-ая! Че ей сделается! В магазе работает, продавщицей. Побухивает, все соседские мужики на ней перебывали. Любо-овнички! На меня все зырят! Прости… вырвалось. У нас все ругаются: и девки, и парни. А ты, видать, из хорошей семьи, да?
– Мама – учительница русского языка и литературы, отец… погиб он давно. Мама меня воспитывала.
– Вон че… сирота тоже! – Маша погладила Сергара по плечу, слегка вздохнула. – Жизнь такая, че поделаешь…
Сергар вдруг потянул девушку к себе, она молча упала ему на грудь. Изо рта девушки пахло мятой, и Сергар усмехнулся – то ли жевательная резинка, то ли зубы почистила перед тем, как идти в «гости». Готовилась?
Девушка смотрела в его глаза спокойно, молча, будто чего-то ждала, и Сергар решился – притянул к себе и поцеловал в пухлые, сладкие губы так, что девушка легонько вскрикнула и отстранилась:
– Тише ты, медведь! Только без засосов! Не хватало мне завтра с эдакими пельменями вместо губешек домой шлепать! Ты уж того… осторожнее! Дай я сама!
Она придвинулась, нежно, ласково чмокнула его в верхнюю губу, потом отсела, быстро расстегнула халат, сбросила его на стул, сняла шапочку, отправив ее туда же, затем, изогнувшись, как кошка, сняла лифчик. Стоя под светом фонарей в одних узких трусиках и чулках, спросила, загадочно улыбаясь:
– Я красивая? Ну, скажи, красивая?! Меня взяли бы в модели?!
– Обязательно! – хрипло сказал Сергар, которого сейчас меньше всего волновали проблемы карьеры любой из моделей в мире, и Маши в частности. – Иди ко мне!
Он поймал Машу за руку, потянул, но она вырвалась и погрозила пальцем:
– Тихо ты! Дай трусики снять! Я знаю, что мужики любят это делать сами, но у меня дорогое белье, и не дай бог ты его лапищами-то порвешь! У меня парень был, давно, так он мне такие красивые трусики французские порвал, пидарюга, что я всю ночь плакала! Ой, прости… не хотела.
Маша выскользнула из кружевных трусиков и снова встала возле кровати, оглаживая плоский живот и торчащие вперед полные груди с острыми сосками. Она не была худой, как не была и толстой. Прихотью природы ее тело было на самом деле совершенным – приспособленным и для родов, и для секса, и, как часто бывает у таких женщин, Маша прекрасно знала силу своей притягательности и при каждой возможности пользовалась ею совершенно беззастенчиво и эффективно. У Сергара аж дух перехватило от вида обнаженной красотки в черных чулках, потирающей стройные бедра. «Инфаркт!» – вот как это называлось.
Маша подошла к кровати, сдернула простыню, которой был накрыт Сергар, потом решительно стянула с него пижамные брюки – под ними он был совершенно голым (трусов запасных так и не нашли), а потом уселась ему на бедра.
– Ты уже готов! – удовлетворенно кивнула. – Вот что, давай я сама, хорошо? И это… у тебя резинка есть?
– Что? – не понял Сергар. – Какая такая резинка?
– Да знаю я, что вы не любите в резинке! Все вы, мужики, такие! – фыркнула Маша. – Мне вот только залететь не хватало! От каторжника! Погодь, я щас дни посчитаю… я и сама-то не люблю в резинке, это и правда как самотыком шустрить… ну почти как. Так… ага… семь… пятого числа… Можно! Ура! Неохота было в сестринскую идти за сумочкой, а сразу-то и забыла!
Маша приподнялась, взялась рукой, и… Сергар почувствовал, как он входит в нее, такую горячую, такую желанную, такую… такую…
Невольно застонал от наслаждения. Маша тоже.
Вздохнула тяжко и начала медленно, плавно, наращивая темп, двигаться вверх и вниз, закусив губу и тихо постанывая – все громче и громче, пока Сергар не прижал ладонь к ее губам:
– Тише! Услышат!
– Да… да… не могу ничего с собой поделать… ты… такой сла-адкий… а-ах… а-ах… да, я тише, тише, тише…
Она уже скакала на нем, нанизываясь до самого предела, кровать скрипела, постанывая, как сама наездница.
Сергар ощущал такое наслаждение, какое может ощущать мужчина, у которого не было женщины года три, не меньше! Маша буквально истекала соками, она была горячей, упругой, ее аккуратно выбритый лобок стукался о Сергара, оставляя на нем мокрое пятно, минута, две, три… и… все закончилось. Организм, истомленный долгим воздержанием, завершил цикл – Сергар выгнулся, задергался в сладких судорогах, наполняя девушку семенем, и она, почувствовав это, почти перестала двигаться, слегка разочарованно спросив:
