Утром, когда Слепой проснулся, Очкарик был на ногах. Вернее, не совсем на ногах — он сидел, обняв «Вал», как любимую девушку. Увидев, что Слепой не спит, поинтересовался:
— А ты не знаешь, где можно клея хорошего раздобыть? Приклад бы я промазал…
— Мне бы твои проблемы, — скривился Слепой и пощупал затылок. — Так, порядок, голова на месте. А я уж думал, отвалилась и у меня фантомные боли. Нет, с пьянками пора завязывать. Мне жениться скоро, а я веду аморальный образ жизни. И всё из-за тебя, Шура. Ты раскаиваешься?
Очкарик торжественно кивнул. На раскаивающегося он совсем не походил, потому что блаженно улыбался, тиская винтовку, — но кто знает? Возможно, именно так и нужно раскаиваться.
— Я тоже думаю, что в последнее время слишком много пью, — задумчиво изрёк Шура, — а мне вообще-то врачи запретили. Слепой, ты теперь куда?
— Хм… — Сталкер задумался. — Вообще-то я собирался в «Сундук», но подзадержался здесь, так что не знаю, есть ли смысл к Сорняку тащиться. А почему ты спрашиваешь?
— Ну, я бы это… — Очкарик потупился. — Я бы с тобой?..
— Не знаю, Шура, не знаю. Я же не собирался в серьёзный рейд, мне сейчас за хабаром ходить не с руки… Ладно, для начала я проверю, что у нас с почтой… Ага, есть корреспонденция! За стеной играл бравурный марш и диктор сочным голосом вещал о том, что настоящим сталкерам следует вступать в «Долг». Каждое слово отзывалось болью в голове, и Слепой поморщился.
— Так, что тут у нас?.. О, Моня пишет! Хороший человек, очкарик вроде тебя. «Привет, Слепой! Мы тут с Бузяком хороший хабар разведали, приглашаем тебя. На троих в самый раз дельце, не хотим с чужим человеком делиться, а ты парень надёжный. Ты с ответом не тяни, сразу дай знать, если согласен. Мои координаты…» Шура! В самом деле идём со мной. Познакомишься с правильными мужиками, Бузяком и Моней, хабар у них, видишь, намечается… Мне-то ни к чему, так что, я думаю, они будут не против того, чтобы с хорошим человеком поделиться. Ну, вместо меня. Идём!
Настроение у Слепого было отличное, на душе — легко и мирно, ему хотелось делать добрые дела, хотелось, чтобы все славные парни дружили и брали хороший хабар. Он и думать забыл, что решил с Бузяком не встречаться.
— Да я как-то… — Очкарик замялся. — Это ж тебя зовут, для тебя хабар-то?
— Шура, в чём дело? Ты же сам хотел со мной, а там уж моё дело, как с ребятами объясниться. Идём!.. Хотя я, конечно не настаиваю, но ты лучше соглашайся… — Слепой поглядел, какие координаты указаны в мейле Мони. — И кстати, совсем недалеко…
— Недалеко? — Очкарик колебался. Ему страшно не хотелось снова остаться одному, но и навязываться на чужой хабар — тоже не слишком вежливо.
Слепой нахмурился — ему пришло в голову, что Моня с Бузяком ждут его в какой-то паре километров от точки, где он припрятал пакет Карого. Совпадение? Или письмо Мони имеет отношение к тайнику?
Тут ПДА на браслете Слепого пискнул, и сталкер вздрогнул от неожиданности. Ещё одно сообщение. Письмо, подписанное «Кореш», гласило: «По твоему вопросу ничего узнать не удалось, извини». Это был условный сигнал — Гоша ждёт его с пакетом. Пора.
Это судьба… Слепой потёр лоб и поглядел на Очкарика:
— Вот что, Шура. Ты мне обещал помочь? Так вот, пришло время должок отдавать. Мне нужно, чтобы кто-то надёжный подстраховал… В общем, только что объявились кое-какие обстоятельства, — Слепой постарался, чтобы его речь прозвучала как можно более внушительно, многозначительно. — Очень на тебя надеюсь. Что скажешь?
— Так я это… обещал же. — Шура в волнении погладил «Вал» — похоже, прикосновение к винтовке его успокаивало. — Пойду, конечно, какой разговор?
— Тогда я напишу мужикам, что иду. О тебе пока сообщать не стану, так надо… — Слепой задумчиво отстучал ответ Моне. — И капитану напишу, что уходим. Вообще-то попрощаться, руки, там, пожать, на посошок сто грамм хлопнуть было бы более по-человечески.
— Угу, — кивнул Шура.
— Но в «Долге» свои правила. Отрывать офицера от исполнения обязанностей я не решусь!.. Галеты будешь? — Слепой протянул пачку. — Позавтракаем на ходу.
Мейл Рожнову имел глубокий смысл: капитан даст знать на КПП, чтобы их с Шурой пропустили без вопросов. Так и вышло. Сержант Киценко даже буркнул: «Счастливого пути и доброй Зоны!» Не каждый день «долговцы» бывали настолько вежливы. Слепой с Очкариком успели отойти от КПП на несколько десятков шагов, когда сзади раздались крики:
— Слепой, погоди! Стой, Слепой! Стой!
«Долговец» в тяжёлом чёрном экзокостюме бежал за ними, махал руками и орал. Сперва сталкеры решили, что стряслась какая-то неприятность, раз «Долг» хочет их притормозить, потом Слепой узнал в преследователе Камышова. Тот увидел, что парни остановились, и перешёл на шаг. Бегать в долговской броне было тяжело, Камышов покраснел и дышал с натугой. Жидкость в системе гидроусилителей чёрного комбеза булькала, шарниры звякали.
— Слепой, я… это… фух, сейчас отдышусь… Я это… хотел тебе соболезнование типа высказать. Ну, по случаю гибели твоего кореша.
— Какого кореша?
— Так Бузяка! Ну, хотел тебе лично, чтоб по-людски. — Чувства Слепого, видимо, отразились на лице, потому что Камышов вдруг забеспокоился:
— Что-то не так? Разве ты не знал? Я ж писал тебе — как раз после твоего ухода… Помнишь, стрельба была? Ну так вот, Бузяк это. Он и ещё три трупа. А разве ты мейл не получал?
— Бузя-ак… — протянул Слепой. — После моего ухода? Вот это и есть — судьба.
* * *
Когда утром солнечные лучи отразились в мутной воде болотца и спёкшаяся грязь приобрела на короткое время золотой оттенок, Тварь пошевелилась. Грузное мягкое тело всколыхнуло тяжёлую болотную массу, длинные паучьи конечности упёрлись в податливый илистый грунт, поверхность воды пошла волнами. Круглая голова чернобыльского пса качнулась — на раздувшемся массивном теле она казалась непропорционально маленькой, её едва было видно в мясистых складках, покрытых грубой розовой шкурой. Остатки старой собачьей шерсти клочьями торчали тут и там среди морщинистых валиков. Тварь предполагала нарастить массу ещё больше — тогда складки разгладятся и загрубевшая кожа натянется на раздутых мускулах.
Загребая тяжёлую муть длинными ногами, Тварь побрела к берегу, грузно выбралась из топкой массы. Вода потоками лилась по круглым боками, ручейками сбегала по складкам, накапливалась в ложбинах между набухшими узлами мускулов — и катилась вниз, когда при движении шкура натягивалась и напрягшиеся мышцы образовывали под ней новый узор.
Тварь неторопливо ковыляла по редколесью, наискось пронзённому золотыми лучами. С каждым шагом походка делалась ровнее, Тварь двигалась быстрее и ловчее — тело разогрелось на ходу, мышцы заработали в лад. Теперь Тварь больше всего напоминала гигантского паука — округлое тело бугрящееся валами мышц, шагало, переступая длинными тонкими конечностями псевдоплоти.
