В итоге исследователь, по его собственному признанию, пришел к выводу, что тренинг с применением сложных задач на запоминание цифр дает эффект переноса на другие задачи данного типа. Но никаких доказательств переноса на подвижный интеллект выявить не удалось.
А потом настало время вопросов из зала. Учитывая многочисленные предыдущие исследования Энгла, демонстрирующие тесную связь между рабочей памятью и подвижным интеллектом, первый вопрос, казалось, был неизбежным: «Как вы объясните тот факт, что тренинги повышают эффективность решения сложных задач на запоминание цифр (то есть улучшают рабочую память) на целых три стандартных отклонения, а общий подвижный интеллект не изменяют вовсе?»
«Позвольте указать вам на то, – ответил Энгл, – что взаимосвязь между ростом и весом человека почти так же тесна, как связь между рабочей памятью и подвижным интеллектом. Но не станете же вы утверждать, что если человек толстеет, то он непременно еще и растет вверх? Я, например, сейчас куда толще, чем был в двадцать лет, а в высоту не прибавил ни сантиметра. Мы, психологи-экспериментаторы, уже замучились разбираться в корреляциях. Рабочая память и подвижный интеллект – не одно и то же. Это отдельные конструкции».
Следующий вопрос был, по сути, продолжением предыдущего: «Что же, как вы считаете, в вашем тренинге способствует улучшению рабочей памяти, но никак не сказывается на показателях подвижного интеллекта?»
«Вы знаете, есть одно предположение, но я пока не уверен, – начал докладчик. – У меня еще нет исследований, четко на это указывающих, но существует вероятность, что человек лучше осваивает жонглирование сразу двумя делами. Он учится блокировать отвлекающие факторы. И, по-моему, активное вмешательство действительно играет тут очень важную роль».
Последний вопрос из зала Энглу задала молодая женщина; она спросила его, что он скажет об исследовании, показавшем, что тренинг рабочей памяти улучшает понимание прочитанного.
«Вы говорите об эксперименте Джейсона Чейна? – спросил Энгл. Женщина кивнула. – У меня нет комментариев по этому поводу. А Джейсон вообще здесь? Просто мне бы не хотелось обидеть его, высказываясь о нем за глаза. Вот если бы он был здесь, я бы мог высказать ему все в лицо. В его исследовании вообще трудно обнаружить какой-либо эффект. То ли он там есть, то ли его нет. Анализируя данные разными странными способами, люди занимаются полной чепухой. Это меня раздражает. Я никогда так не делаю. Но мне бы очень хотелось, чтобы его вывод оказался правдой, действительно очень хотелось бы».
В субботу вечером, через шесть часов после выступления Энгла, состоялось закрытие конференции, тоже со стендовыми докладами. Ссылаясь на работу Джейсона Чейна в качестве источника вдохновения, группа исследователей из Университета Питтсбургского Центра невральной основы когнитивных функций описывала свое тщательно разработанное исследование. В нем приняли участие 45 носителей английского языка, их разбили на две группы. Первая прошла адаптивный тренинг рабочей памяти, сложность которого росла по мере повышения эффективности испытуемых; вторая занималась неадаптивным тренингом. Заключительные тесты дали поразительный результат. Среди тех, кто обучался адаптивным способом, ученые выявили эффект дальнего переноса на навык, не имеющий ничего общего с тренинговым заданием (и потенциально очень полезный в реальной жизни). В частности, рабочая память этих испытуемых заметно улучшилась, что выразилось в большем числе запоминаемых ими арабских слов. Исследователи сделали вывод: «Данные результаты четко указывают на то, что увеличение объема рабочей памяти путем адаптивного когнитивного тренинга позитивно влияет на эффективность изучения второго языка»
{187}.
Если конференция Психономического общества была по размерам в двадцать раз меньше собрания Общества нейронаук, то конференция Международного общества научных исследований в области интеллекта составляла двадцатую часть от предыдущего мероприятия. За три дня последней конференции, проходившей в Сан-Антонио в середине декабря, я насчитал всего 75 участников. Энгл не приехал, но Джегги предстояло стать одним из ведущих симпозиума по вопросам развития интеллекта в рамках конференции, где многим старшим коллегам открывалась отличная возможность допросить ее, что называется, с пристрастием.
Когда я огляделся в зале, где собрались ученые, у меня создалось впечатление, что это мероприятие вполне можно было бы назвать Международным обществом белых стариков в синих спортивных пиджаках. Строго говоря, в зале находились не только мужчины; я насчитал 14 женщин. И не все были старыми: встречались и сорокалетние, и даже тридцатилетние. Но все же людей пожилого возраста присутствовало намного больше, чем на типичной научной конференции, и абсолютно все были белые. Это, без сомнения, объяснялось откровенно расистской репутацией некоторых членов общества, двое из которых скончались за год до описываемого мной мероприятия: Фил Раштон (которого Энгл в моем с ним разговоре назвал «худшим из худших») и Артур Дженсен. Раштона многие давно считали чокнутым отморозком; он «прославился» тем, что раздавал своим студентам анкеты, в которых просил их описать свои сексуальные привычки и указать размер пениса. Дженсена же, по мнению некоторых, несправедливо обвинили в расизме, после того как он в 1969 году опубликовал в Harvard Educational Review труд под названием «Насколько мы можем повысить IQ и академическую успеваемость?»
{188}. Ужасно длинный и на редкость скрупулезный отчет в 125 страниц заканчивался весьма мрачным резюме (кстати, эту точку зрения почти 40 лет, вплоть до публикации статьи Джегги и Бушкюля, разделяли многие ученые). Речь в нем, в частности, шла о том, что интеллект человека определяется преимущественно генами; ими же объясняются большинство типичных различий между расами, и, следовательно, изменить данную ситуацию практически невозможно.
Однако надо отметить, кроме «белых стариков» и Сюзан Джегги конференция Международного общества привлекла внимание еще и Адама Рассела из Управления перспективных исследовательских проектов Национальной разведки США (IARPA). Это, так сказать, шпионская версия Управления перспективных исследовательских проектов Минобороны США (DARPA). Рассел рассчитывал получить тут заявки на гранты для своей новой программы под названием «Развитие адаптивного логического мышления и навыков решения задач и проблем». И я решил, что раз такие ученые сочли конференцию достойной своего посещения, то я оказался в хорошей компании. К тому же мне очень хотелось посмотреть, удастся ли Джегги убедить в своих взглядах собравшееся тут весьма консервативное научное сообщество. Если у нее это получится, в сомневающихся останется разве что Рэнди Энгл и его клика особо ярых скептиков.
По иронии судьбы точно в день открытия конференции – в четверг 13 декабря – New York Times напечатала большую публицистическую статью Николаса Кристофа под названием «Это умный, умный, умный мир»
{189}. Автор статьи ссылался на исследование новозеландского ученого Джеймса Флинна, который одним из первых заметил, что средний балл IQ во всем мире неуклонно растет вот уже на протяжении сотен лет. Человек, который в 1900 году набрал бы 100 баллов, по современным средним стандартам получит 70 баллов – достаточно мало, чтобы его можно было отнести к категории умственно недееспособных. Это явление, известное как «эффект Флинна», многие считают убедительным доказательством того, что гены не определяют умственные способности человека на 100 процентов и что немаловажную роль тут играет социальная и образовательная среда, а также питание
{190}. «А это означает, – писал Кристоф, – что где-нибудь в Конго на нищей ферме с натуральным хозяйством работают потенциальные Эйнштейны; и ребята из Миссисипи, бросившие школу, не доучившись, при должной поддержке тоже могут стать Эйнштейнами».
