Третьим из американцев – а по значению, вообще-то, первым – был Мартин Донахью, миллионер, сколотивший состояние на торговле скотом и изготовлении из этого самого скота мясных консервов. Собственно, именно ему пришла в голову блестящая мысль отправиться в Зону поохотиться. У Мартина было вытянутое лицо типичного англосакса и руки человека, привыкшего к грубой физической работе. Специфические мозоли на костяшках пальцев и ребрах ладоней, появляющиеся от долгой и упорной работы с макиварой, я тоже отметил.
За четверть часа я узнал о нем довольно много. Выяснилось, что они с Альваро Камачо и Сэмом Галлахером учились в одном классе и еще тогда крепко подружились. С детства у всех троих имелась склонность к авантюризму. Их привлекал риск, они нуждались в постоянном притоке адреналина. Пока они были подростками, адреналиновые развлечения у них были вполне стандартными: драки стенка на стенку с такой же шпаной с соседней улицы, прыжки в небольшой водопад и на железнодорожную насыпь с движущегося товарняка, охота на пуму и побеги из местного полицейского участка. Однако, как выяснилось впоследствии, миллионеру доступны гораздо более интересные штуки.
Когда предприимчивый и энергичный Мартин резко пошел в гору, а его друзья так и остались протирать штаны в дешевых барах заштатного техасского городишки, он не забыл о своей преданной банде и нанял ее на работу. Собственно, частью капитала Донахью был напрямую обязан Камачо: с детства всерьез увлекавшийся химией Альваро придумал простую, но эффективную схему саморазогревающейся банки для консервов, так что тушенка Мартина, расфасованная в такие банки, быстро стала бестселлером. Честно говоря, при взгляде на Камачо трудно было представить, что он способен на серьезную мыслительную деятельность, но ладно, внешность обманчива; взять вон, к примеру, Енота. Что касается простоватого, но крепкого и верного Сэма Галлахера, круглолицего простодушного парня с армейской стрижкой-ежиком, действительно не обремененного тонким аналитическим умом, то он стал личным телохранителем Мартина, и уж его внешность вполне соответствовала новой профессии.
Когда бизнес Донахью встал на ноги и начал приносить солидный доход, Мартин затосковал по адреналину и стал вытаскивать своих неразлучных друзей в экстремальные экскурсии. Друзья, насколько я понимаю, не возражали, поскольку умереть от старости представлялось им самым неудачным финалом бурной жизни.
Троица безумных американцев ездила в Боливию и полтора месяца воевала с правительственными войсками в отряде местных партизан. В Новой Гвинее они жили в племени людоедов. В качестве туриста Мартин побывал на международной лунной станции, вбухав в это дело астрономическое количество бабок – Альваро не отправился с ним только потому, что не прошел предполетных испытаний, а Сэм наотрез отказался лететь в космос: был и у него свой предел психологической прочности. Кишка, короче, оказалась тонка у Сэма; впрочем, я его вполне понимаю и Мартин тоже понял. На собачьих упряжках они избороздили окрестности Северного полюса. Отправившись в Сахару на мотоциклах, они умудрились не только остаться в живых, но и привезти массу отснятого материала для «Нэшнл джиогрэфик». Некоторое время они воевали в Экваториальной Африке, в Австралии охотились на крокодилов, в Панаме – на акул, в Гренландии – на белых медведей. Не уверен, не стану врать, но однажды я, по-моему, даже видел их по телевизору в какой-то передаче навроде «Вокруг света». По крайней мере, фамилия Донахью была мне смутно знакома и ассоциировалась со списком Амундсен – Нобиле – Хилари – Сенкевич – Хейердал – Палкевич – Конюхов. Одним словом, им было что вспомнить и что предъявить на Страшном суде. Я им даже слегка позавидовал.
Впрочем, вспоминали-то как раз не они. Хотя, как выяснилось, двое из них более или менее сносно знают русский язык: Альваро – в силу происхождения и Мартин – поскольку изучал его в Звездном городке перед космическим полетом. Тем не менее к ним был приставлен секретарь-переводчик или уж не знаю кто, который молотил языком без умолку, в то время как мои клиенты флегматично прихлебывали «Оболонь» с сушеными кальмарами и изредка вставляли отдельные реплики. Переводчик оказался полной противоположностью клиентам: щупленький, маленький, взъерошенный, дерганый, с блуждающим взглядом и стремительной жестикуляцией. Он все время увлекался своим рассказом до такой степени, что начинал брызгать слюной и тянуть меня за рукав, а когда рассказывал про саморазогревающиеся банки Альваро, выдернул из держателя салфетку и попытался нарисовать на ней схему изобретения, но я отобрал у него салфетку и, скомкав, уронил в пепельницу. Этот тип мне сразу не понравился, я понял, что этот балласт мне большую часть пути придется нести на собственной спине. Прервав его, я поинтересовался у того, кто заказывал музыку: есть ли необходимость тащить в Зону вот этого вот сверчка? Мне было отвечено, что необходимость есть и в Зону идут пятеро туристов либо никто. Я не стал настаивать, но пометку в уме сделал. Это обойдется папаше Дорсету в лишние пятьсот долларов, как говаривал один классик.
Сверчок сразу надулся и замолчал. Звали его Миша Пустельга, и меня рассмешило абсолютное соответствие его фамилии и внутренней сущности.
Что касается пятого туриста, то кроме переводчика в интернациональную банду клиентов входил еще один славянин – Андрей Стеценко. Насколько я понял, он был киевским деловым партнером Донахью, и именно при его непосредственном участии была организована вся эта авантюра, подготовку к которой он курировал на месте. Именно он отвечал за то, чтобы тайно перебросить туристов и спецснаряжение в закрытый для посторонних Чернобыль-4. Стеценко был раза в полтора крупнее Пустельги и выше Сэма, но внешне все равно напоминал старшекурсника университета: подслеповатые сонные глаза, белобрысые волосы до плеч, кожаные фенечки на шее и худых руках, оранжевый значок на черной футболке с какой-то замысловатой фирменной эмблемой – GSC, что ли, я так толком и не разобрал, – развязная манера говорить. Ему вполне можно было дать лет двадцать с небольшим хвостиком, хотя я безошибочно определил на глаз, что он из поколения каштановой революции, другими словами, что ему хорошо за тридцать. Стеценко Мишу особо не перебивал, однако вел себя достаточно независимо и время от времени вставлял замечания, недвусмысленно демонстрирующие, что он тоже хозяин и с ним следует считаться.
Заткнув Мишу Пустельгу, я сообщил клиентам следующее:
– Значит, так, господа охотники. Я готов вести вас в Зону, но с одним условием: ваше беспрекословное подчинение. Запомните: Зона – это не усложненный вариант партизанских джунглей, Зона – это верная смерть после первого же неправильного шага. Я топчу Зону уже пять лет с лишним и до сих пор жив, а это большая редкость. Поэтому вам придется слушаться меня во всем и доверять мне больше, чем собственным органам чувств. Если я прикажу упасть лицом в грязь и затаиться – это нужно сделать раньше, чем до вас дойдет смысл приказа. Если я прикажу прыгать в огонь – нужно это делать не задумываясь, потому что это может быть единственным выходом из создавшейся ситуации. Размышлять, не ошибается ли ведущий в каком-то конкретном случае, запрещаю – иногда этих секунд может не хватить на то, чтобы начать действовать. То же самое относится и к помощнику ведущего: каждое его распоряжение должно быть для вас законом, если только его не отменил ведущий.
