— Не стану вам ничего говорить по поводу вашего поступка, вы и так все понимаете. Но не могу не спросить, почему пришли именно ко мне? Мы с вами почти и не общались.
Алла опустила вниз голову.
— Мне трудно ответить, просто в какой-то момент показалось, что вы единственный из всех, кто на яхте, у кого может возникнуть желание мне помочь. Я точно знаю, что другие не пошевелят и пальцем. Только порадуются, когда узнают, что мне предстоит.
— Не исключено, — пробормотал Шаронов и замолчал.
Они сидели напротив друг друга. Алла с нетерпением ждала, когда он снова заговорит, но Шаронов упорно продолжал молчать. Он явно был погружен в свои мысли. И Алла, несмотря на все свое нетерпение, опасалась прервать их течение.
Прошло уже минут пять, а ничего не менялось. Шаронов все также сидел неподвижно, словно изваяние. Терпеть эту пытку у Аллы не было больше сил.
— Мы так и дальше будем молча сидеть? — От охватившего ее раздражения ее слова прозвучали довольно грубо.
Шаронов словно бы очнулся.
— Да, тут вы правы, сидеть в такой ситуации бессмысленно. Чего бы вы ни натворили, он не имеет права так поступать с вами.
— Об этом я и говорю! — обрадовалась Алла.
— Но что я могу сделать?
— Я не знаю, — растерянно пробормотала Алла. — Я умоляю, помогите мне.
— Но как?
— Но вы же мужчина, вы глава целого движения. Вы просто обязаны помогать людям.
— Ваши представления о нашем движении несколько отвлечены. Мы не ставим задачу помогать преступникам избегать наказания.
— Но разве я преступник?
— А как это еще можно назвать.
Алла почувствовала отчаяние, рушилась ее последняя надежда хоть на какой-то благоприятный исход. В таком случае, какой смысл ей его щадить, она выскажет ему все, что думает о нем.
— Я вижу, вы из тех, кто много говорит о спасение человечества, но не хочет и пальцем пошевелить для спасения одного человека. Чего тогда стоят все ваши проповеди. Вы обыкновенный лгун. Не случайно, я всегда терпеть не могла ходить в церковь, никогда не верила священникам. Они произносят много красивых фраз, но это не более чем упаковка, а внутри нее ничего нет. И вы такой же, как и они, много говорите, но ничего не делаете.
Алла вскочила с кресла и устремилась к двери.
— Постойте! — крикнул Шаронов.
Алла на всем ходу остановилась и с вновь обретенной надеждой посмотрела на него.
— Я поговорю с Шаповаловым. Но при одном условии, если вы разрешите пересказать наш разговор моей жене.
Алла стояла в нерешительности. Эта женщина никакой симпатии в ней не возбуждала. И ей не хотелось, чтобы она узнала бы обо всем. Но и выхода другого у нее нет.
— Хорошо, делайте, как знаете. Но нужно с ним поговорить, как можно скорей. Он в любую минуту может отдать приказ спустить меня в лодке.
— Обещаю вам, что постараюсь поговорить с ним как можно быстрей.
— Даже не представляете, как я вам благодарна.
— Дело не в вашей благодарности, я это делаю не ради нее.
— Я понимаю. И все же, — пробормотала Алла, — я вам очень признательна. Люди так равнодушны друг к другу, убивать будут, никто не поможет. Так грабители убили мою подругу, днем в парке, было много народа. Она кричала, но никто не помог. А когда прибежали полицейские, она была мертва.
— Так бывает, — согласился он. — Мы все заложники эгоизма.
— Я буду с нетерпением ждать от вас известий, — сказала Алла, выходя из каюты.
97
Ольга Анатольевна стремительно ходила по каюте.
— Ты, в самом деле, намерен ей помочь?
— Она поступила ужасно. Но и смотреть, как ее отправят одну в лодке в открытый океан, не могу. Она не заслужила такого наказания?
— А какого она заслужила?
— Не знаю, это не мне решать. Но и не ему. Он считает себя тут Богом, которому все дозволено. Но в том-то и дело, что Бог так отнюдь не считает, он строго следует собственным установленным правилам и законам. И ненавидит произвол.
— Ты прямо вещаешь, как его пресс-секретарь, — засмеялась она. — Не уверена, что Бог во всем бы с тобой согласился.
— Пусть так, но даже если Бог допускает не справедливость, мы должны исправлять его ошибки. Как знать, может быть, именно ради этого Он нас и создал.
Теперь Ольга Анатольевна уже внимательно и без улыбки посмотрела на мужа.
— Не много ли ты на себя берешь? Ты ведь даже отказался от руководства движением.
— Причем тут это. Мой отказ не изменил мое отношение к жизни. Я собираюсь делать то же самое, что и делал, только другими средствами.
— И все же я бы не стала вмешиваться в это дело. Хотя бы из-за сына. Надеюсь, даже, несмотря на свои принципы, он для тебя важней, чем экс-любовница Шаповалова.
— Вопрос не в ней, а во всем том, что тут происходит.
— А что тут происходит?
— Мы все на яхте, попали в полную зависимость от одного человека. Причем, далеко не самого лучшего. Он воспринимает нас в качество своих заложников.
— У каждого на то были свои основания стать на какое-то время его заложником. Мы с тобой пошли на это сознательно с единственной целью помочь сыну. Ради этого я готова и не на такое.
— Я — тоже. Но не это не отменяет всего остального. Предлагаешь безучастно смотреть, как он будет творить произвол?
— В любом случае она заслужила наказание.
— Наказания, но не произвол.
— Еще совсем недавно, ты не был таким упрямым.
— Мне самому так кажется, что я был немного другим. Но что-то во мне сдвинулось за время этой поездки.
— Делай, как знаешь, но с одним условием.
— Каким? — пристально взглянул Шаронов на жену.
— Ты не должен навредить сыну.
— Хорошо, я буду исходить из этого принципа.
98
— О чем, о чем хотите со мной поговорить?
— Об Алле.
— Об Алле? А какое вам, собственно, до нее дело. Это моя женщина. А у вас, если я ничего не путаю, есть своя женщина. И она плывет вместе с вами. Не много ли вам нужно женщин, дорогой?
— Алла приходила ко мне и все рассказала.
Шаповалов подозрительно взглянула на Шаронова.
— Что рассказала вам это сучка?
— Про историю с Мариной. И про ваше решение отправить ее одну в лодке.
Шаповалов молчал и смотрел куда-то мимо Шаронова.
— Не думал, что она пойдет кому-то жаловаться, — вдруг пробормотал он.
