— Сейчас будет готов кофе, — известил я.
В ответ не прозвучало ни слова, Ланина прошла на кухню и села на одну из двух стоящих здесь табуреток.
Кофе мы выпили в полном молчании. У меня было ощущение, что она все еще пребывает в ступоре, все ее движения носили какой-то механический характер. Чашки опустели, я быстренько ополоснул их, дабы не оставлять грязную посуду, так как не имел представления, когда снова попаду сюда, да и попаду ли вообще когда-нибудь? Положение накалялось с каждым часом, а потому перед уходом я мысленно простился со своей квартиркой. Была она, конечно, маленькой и в ужасном состоянии, но это было то, что принадлежало мне, и где я чувствовал себя в сравнительной безопасности.
Я снова поймал машину, и мы вернулись домой к Ланиной. Она вошла в квартиру, взглянула на лужу крови, затем по-прежнему ничего не говоря, сходила за ведром и тряпкой и начала так ожесточенно тереть пол, будто вместе со следами преступления она хотела уничтожить и саму память о нем.
Пока она занималась уборкой квартиры, я все это время я чувствовал себя совершенно лишним и не знал, куда прислонить свою персону. Ланина же вела себя так, будто меня и не было рядом. В конце концов я переполнился таким раздражением, что решил ответить ей точно таким же поведением: она меня не замечает, я ее не буду замечать. Я сел в кресло, из книжного шкафа достал первую попавшуюся книгу и стал читать.
Вся эта сцена, воскресившая давно канувшее в лету эпоху немого кино, продолжалась часа три. Наконец уборка закончилась, все вещи вернулись на свои прежние места. И только после этого Ланина посмотрела на меня.
— Я хочу отсюда немедленно уехать, — сказала она.
Я встал с кресла, поставил книгу на полку и направился к выходу. Ланина последовала за мной.
На этот раз за руль сел я; Ланина не возражала. Наше игра в молчанку продолжалась все то время, что мы пробирались сквозь уличные заторы. Наконец огни большого города остались позади. Помня, как мчалась она вчера в Москву, я стал разгонять машину, дабы показать, что не только она умеет играть роль автогонщика.
— Не надо так быстро, — вдруг попросила Ланина.
Я с удивлением посмотрел на нее и сбавил скорость.
— Это я виновата в его гибели. Понимаете, я! Эта кровь на мне. Никогда не забуду этой страшной картины. Но как можно жить с такими ужасными воспоминаниями.
— Можно, — сказал я. — И картину вы эту забудете. Забывают и более страшные вещи. Поверьте моему опыту.
— Вы абсолютно бесчувственны, я давно это заметила.
— Но мы с вами знакомы недавно, как вы могли это заметить давно.
— Боже, до чего же вы страшный человек. Да, вы правы, мы с вами знакомы недавно, но за это короткое время вы убили человека, вы совершенно равнодушно отнеслись к смерти бедного Щипанова. Вам плевать на всех.
— Киллера я убил, спасая вас, а Щипанова мне очень жаль. Просто я не первый раз вижу смерть и потому взял себе за правило прятать свои эмоции. Да и не стоит забывать, что мы сами ходим по тонкому льду, в любой миг можем провалиться в полынью. Я даже удивляюсь, почему мы еще живы. Например, лучшего места для нашего убийства, чем квартира Щипанова, и не придумаешь. А вместо этого мы едем домой.
— Но почему все так произошло? — растерянно спросила Ланина.
— Думаю, что за нами следили с того самого момента, как мы выехали из поселка. Они давно хотели разделаться с Щипановым, но потеряли его след. Но они правильно просчитали, что если Щипанов не заблудился в тамошних лесах, не утонул в тамошних болотах, то он скорей всего имеет с нами контакт. Ну а дальше они все разыграли как по нотам.
— Как вы думаете, кто все это осуществил?
— Точное имя организатора назвать не могу, но нетрудно предположить, что Щипанова убрали те, кто его боялся.
— То есть нити тянутся на комбинат.
— Конечно, нити тянутся на комбинат, но боюсь, что мы ими опутаны повсюду. На комбинате только один конец, а вот где другой или вернее другие? — Я пожал плечами.
— Но коли мы знаем, где находится только один конец, разве не логично начать распутывать весь клубок именно оттуда? — спросила Ланина.
Это было действительно логично, а потому я лишь кивнул головой.
— В ближайшие дни мы отправимся на комбинат, — проговорила она.
Я недоверчиво посмотрел на нее; только что она чуть ли не рыдала, а теперь вновь рвется в бой. Да, с таким характером жить не легко.
Показались дома поселка. Наше первое совместное путешествие закончилось можно сказать относительно благополучно; один человек погиб, но двое остались живы. Что же случится дальше, кто следующая жертва в этой кровавой карусели, тщетно задавал я себя вопрос?
Глава пятая
Я практически не видел Ланину уже вторые сутки, если не считать кратковременных встреч в коридорах особняка. Судя по моим наблюдениям ее время было полностью поглощено делами, как своими личными, так и связанными с работой концерна. Я был предоставлен самому себе, но нельзя сказать, чтобы я сильно скучал, мне тоже было чем заняться.
Первым делом я отправился к Орехову. Его я застал готовившимся к отъезду. А потому настроение у него было весьма неплохое. Его до конца не испортило даже мое появление, хотя по лицу Илья Борисовича было видно, что он отнюдь не был рад своему гостю. Но тут уж я ничего не мог поделать.
— Как поживаете, Александр Александрович, я слышал, что вы пережили весьма интересные приключения? — встретил он меня насмешливой репликой.
— Да, приключения, Илья Борисович, в самом деле, были. Не знаю только можно ли их назвать интересными. А вот у вас, судя по всему, предстоят действительно интересные события. Уезжаете?
— В командировку, в Париж. — Глаза Орехова заблестели. — Люблю этот город, только там я отдыхаю душой от всего, что тут происходит.
— У вас там, наверное, много друзей?
— Много не много, но есть.
— А как поживают ваши друзья тут? Был кто-нибудь вчера у вас в гостях?
По лицу Орехова я понял, что моя догадка оказалась верной.
— Значит, вчера вас посетил Барон.
Орехов кивнул головой.
— И о чем вы говорили?
— Обсуждали ситуацию.
— Это понятно, но хотелось бы знать детали. Кстати, он слушал в прямом эфире передачу из кабинета Ланиной?
— Да, он любит это делать. Но вчера не было ничего интересного, это его, кстати, разочаровало. Он из тех, кто обожает подглядывать в замочную скважину, — презрительно фыркнул Орехов. — Если бы вы только представляли, до чего мерзкий тип.
— Представляю, как и то, какие чувства вы испытываете, общаясь со всей этой камарильей.
— А я и не скрываю, что считаю их мразью. — Орехов перестал складывать чемодан и посмотрел на меня. — Вот Ланин был другое дело, в нем было внутреннее благородство.
