Хасиддо перемахнул на соседнюю крышу, отошел на пару шагов, повернулся, махая рукой, дескать, поторопись и… с треском и грохотом провалился вниз. В образовавшуюся дыру тут же потекли ручейки черепицы, расположенной выше, призрачный скорпион метнулся на крыльцо дома, просочившись сквозь дверь, как вода через сито. Твою ж мать!!! Я котом метнулся на крышу, заглянул в дыру. Товарищ копошился среди груды битой черепицы, пытаясь встать. Я спрыгнул вниз, и не обращая внимания на боль в отбитых ступнях, рванул его за отвороты куртки. Хас ошалело мотал головой и смотрел на меня пустым взглядом. Оглушен, но вроде бы в порядке.
— Эй, очнись! — Я пару раз жестко встряхнул его, приводя в чувство, и потащил вверх по лестнице. Откуда-то снизу и сзади потянуло космическим холодом, волосы на затылке встали, как у ощетинившегося пса. Хас толкнул меня вперед, уводя прочь от наступающего на пятки туманника. Только бы успеть!
Выход на чердак закрывала дверь с засовом изнутри. Засада!
Мы выскочили наверх, и я, захлопнув створку и поджав ее коленом, принялся чертить на ней кинжалом знак Аарг, звезду Давида. Едва я закончил, как символ засиял в звездном свете чистым серебром; я облегченно перевел дух… и тут же отлетел в сторону от мощного удара в дверь. Не зря Ямминг предупреждал, что пройти сквозь меченые двери туманники не могут, зато могут сломать. Хасиддо навалился на створку спиной, изо всех сил удерживая ее закрытой, а за ней бесновался зверь-с-той-стороны.
— Корнеев, уходи! — скомандовал он.
— Но Хас…
— Это приказ, курсант!
Я сделал несколько шагов к краю крыши, и вдруг…
— Хас, тут «нора»! Прямо внизу, почти под нами! Еще одну крышу перескочить, и все!
— Ну так и прыгай, чего ждешь?!
— А ты?
— Прыгай, я сказал!!!
В этот момент дверь содрогнулась от особо сильного удара, лицо товарища исказила гримаса боли, ноги подкосились, он медленно сел. Через дыру в двери втягивался обратно увенчанный сверкающим жалом скорпионий хвост. Проклятая тварь таки получила свою жертву.
— Ха-ас!!!
— Не вопи, — поморщился он, — уходи.
— Но… — растерялся я. Впервые на моих глазах погибал товарищ, и я совсем ничем не мог ему помочь.
— Артур, я уже не жилец. А ты должен вернуться. — Дверь снова затрещала. — Бегом, курсант! Я не смогу держать его до бесконечности!
Я отвернулся и, разогнавшись, прыгнул в мерцающий проход.
И очутился среди до боли родных линий Паутины.
— Хас… спасибо тебе, Хас.
…За спиной беспокойно ворочался Ромка. Я поднялся с насиженного места, подошел поближе. Парень определенно заболел: вон как трясет и потом исходит. Либо простыл серьезно, либо болотной водички нахлебался. Ладно, поправим. Приподняв голову Ромки, осторожно влил в рот Слезы Леса. Так-то лучше. Укрываю слетевшей штормовкой, сверху закутываю в одеяло, возвращаюсь к огню.
Очень вовремя, чтоб заметить перепончатую лапу с загнутыми когтями, появившуюся на краю ступени. За ней появилась вторая, такая же, а потом и голова. Более всего пришелец походил на огромную жабу — если, конечно, бывают атлетически подтянутые жабы размером с крупную овчарку. Какое-то мгновение мы тупо смотрели друг на друга, а потом гость улыбнулся. Острые мелкие зубы сверкнули в зеленом свете пламени. И тогда я ударил. Не Гелисвортом, не навахой. Я ударил сгустком подвернувшейся под руку черноты ночи. Фиг знает, как я это сделал, само получилось. Мерзкая тварь изумленно вякнула и начала распадаться на мелкие кусочки, точно компьютерный спецэффект — на пиксели. Слева раздался подозрительный скрежет, будто когтями по камням. И точно — там опять появилась перепончатая лапа, только чуть больше. Вскочив, рубанул по ней Лезвием Чести. Полный боли затухающий крик падающего скалолаза не смог перекрыть новый скрежет. Слева. Справа. Я заглянул за край ступени. В небе громыхнуло, сверкнула молния, на миг высветив мир негативом фотоснимка. Твою ж мать!!! Ночные гости, привлеченные огнем, а может, и запахом, плотным слоем устилали подножие зиккурата. И карабкались, карабкались, карабкались вверх. Туда, где стоял я. Туда, где, снова разметавшись в бреду, лежал беззащитный Ромка. Мой сын. Одним лишь мечом тут много не навоюешь… Снизу доносилось голодное кваканье. Убрав в ножны бесполезный клинок, подошел к огню.
«Аум, шри, агата, ланс…» — всплывает из глубин подсознания отцовское заклинание. Зачерпываю ладонями огонь, словно воду. «Ишрти, ганса, ерка…» — Пламя клубится и вьется в моих руках, но не обжигает. Разворачиваюсь и иду обратно. Незваные гости все ближе, уже видны белесые шары глаз, скрежет когтей по камням режет слух. «Берри, инква, горди, шех!» — Вытянув ладони перед собой, выплескиваю огонь на хищников. Пламя, словно горящее масло, разливается в воздухе, плещется, накрывает первые ряды. Жуткий вопль разрывает барабанные перепонки, в нем уже нет голода, лишь боль и животный ужас. Поздно. Слишком высоко по стене успели забраться твари, слишком далеко ушли от родной стихии… Я молча шагал по краю ступени, а с моих ладоней все изливалось вниз пламя. Внизу бушевала огненная стихия, будто напалма туда плеснули. В отсветах языков пламени виднелись туши пытавшихся спрыгнуть со стены хищников, они темными пятнами исчезали в яростном огне, лопаясь, как пробитые мячи. От запаха горелой плоти кружилась голова; я резко развел ладони в стороны, как бы расплескивая пламя, и обессиленно рухнул на колени. Итак, битву я выиграл… но не войну. Ночь длинная, и кто еще может явиться — один Дрон ведает. Кстати, насколько длинные здесь ночи? Лишь бы не как полярные…
Утро я встретил там же, на краю ступени. От усталости пошатывало, я зевнул до хруста в челюсти.
— Ба-ать?.. Ты чего меня не разбудил? — Ромка сидел на каремате, слегка помятый, но без явных признаков болезни. Потянул носом: — Жареным пахнет. Ты что, завтрак готовил?
— Вроде того, — улыбнулся я. — Только подгорел он слегка, пришлось выбросить.
— Ладно, кулинар походный, — покровительственно усмехнулся сынуля, — раз не разбудил — завтрак на мне. Иди, отдыхай.
Отдых. Какое замечательное слово… И жесткий рюкзак кажется мягче подушки. Уже проваливаясь в объятия Морфея, услыхал возмущенный крик Ромки:
— Ба-а-ать! Ну что ж ты сам сражался? А я? А как же я?!
— А ты — завтрак готовь… — пробормотал я и отключился.
Когда проснулся, уже вечерело. Рома ухитрился сварить вполне сносную похлебку, так что жизнь начала обретать краски. Я приканчивал свою порцию, когда сверху донесся крик:
— Па! Я тут нашел чего-то!
Поднял голову — фигурка в коричневой штормовке мелькала возле самой верхушки сооружения.
— Что именно?
— Не знаю, это по твоей части. Но мне кажется, тут «нора»…
Через двадцать минут мы стояли на вершине зиккурата, а перед нами искрился воздух. Проверил веревку связки, и мы дружно шагнули в изнанку пространства.
