— Мар… кар…
Из окна пернатым клубком вылетел ворон, вслед ему несся темный комок, не догнал и шлепнулся вниз, прямо в руки Ромке. Тот удивленно уставился на матерчатую сумку.
— Кар-р-р! Дур-р-ра!!!
— Сам дурак! — снова высунулась из окна Моргана. — А ты, Арчи, пожалеешь о своей выходке! Твою блондинку буду держать, пока не получу Силу. И учти, мне все труднее сдерживаться… Подумай об этом, пока будешь искать следующую Твердыню: эту я переношу!
— Э, тетя! — подал голос Рома. — Вы куда это собрались?
— Подальше отсюда, племянничек, — голос Мары сочился ядом, — не скучай без мамочки.
Замок покрылся рябью, как поверхность воды под ветром, стал полупрозрачным…
— Гверри торква! — звонко выкрикнул Ромка, ткнув «козой» из пальцев в сторону Твердыни.
— Что за?.. — раздался затухающий голос Морганы, а потом башня окончательно утратила материальность, вновь став миражом.
А я стоял и, как пресловутый баран, пялился на голую скалу без следов постройки.
Ну и чего добился, спрашивается? Клоун доморощенный! Ни Юли, ни замка! Что же ты творишь, Корнеев? Где твой холодный разум агента КС? Что ж, по крайней мере, теперь Мара точно не даст Юле умереть: наоборот, будет хранить ее. Чтоб сполна насладиться местью, или я ее не знаю. Я скинул рюкзак, вытащил и развернул карту. Очередной флажок трепетал возле Твердыни, лежащей далеко на юге, за долиной Потерянных душ…
На берегу нас ждал сюрприз. Там, где была наша лодка, теперь красовалась огромная яма, усеянная обломками досок вперемешку с крупными желтоватыми шарами. А саму яму, неспешно работая задними лапами, деловито засыпала землей огромная черепаха.
— Ах ты ж, скотина!!! — заорал Ромка, швыряя булыжником в кожистый панцирь. В ответ рептилия повернула голову, сосредоточенно пережевывая так и не ставшее деревцем весло. Сын бегал вокруг, матерился и швырялся камнями. Ноль эмоций, фунт презрения. Даже не почесалась, тварь. Наконец яма была зарыта, и черепаха отправилась в море. Я стоял и тупо глядел, как погружается в воду погубившее наш транспорт животное.
— Получай! — Ромка швырнул вслед рептилии что-то из упавшей ему в руки котомки. Раздался хлопок, зверя окутал густой ядовито-фиолетовый дым. А когда он рассеялся, на волнах покачивалась раздувшаяся, как надувная игрушка, черепаха. Я бросился в воду и, ухватив ее за куцый хвостик, потянул к себе. Пошло на удивление легко. Качающаяся на водной поверхности зверюга вытягивала шею, тщетно пытаясь нырнуть.
— Бать, ты что делаешь? — тут же нарисовался Ромка.
— Транспорт наш держу, — пояснил я. — Пешком далековато будет.
ИНТЕРЛЮДИЯ
— Неожиданный ход, уважаемый Игрок. Право слово.
— Почему же? Все логично. Мангуст слишком непредсказуем и, добравшись до цели, способен на любой сюрприз. А заканчивать эту партию я пока не готов.
— И все равно можно было найти более элегантный выход. Зачем было устраивать балаган?
— Мне захотелось повеселиться, почтенный Наблюдатель. А вам разве нет?
Рома
— Правее держи, Ром! — Отец расположился на панцире и работал лоцманом, время от времени сверяясь с картой.
Я кивнул и треснул обломком доски слева по морде черепахи. Та недовольно взревела, но повернула куда надо. Так мы плыли уже полдня. Тварь нам попалась быстроходная, но злобная и своенравная. Время от времени она норовила свернуть с выбранного курса, вытягивала шею, пыталась кусаться. Так что я то и дело доской подавлял «бунт на корабле». Мышата сидели у меня на плечах и возбужденно попискивали. Впечатлений набираются, хвостатики.
— Кстати, Ром. Ты что за заклинание на острове употребил? — поинтересовался батя.
— Ах это? — усмехнулся я через плечо. — Так, мелкая пакость.
— А точнее?
— Ведро ожившее помнишь?
— Забудешь такое…
— Так вот: ты не думал, куда сожранный им мусор девается?
Отец свернул карту и заинтересованно приподнял бровь. Помолчал и ответил:
— По мусорному каналу на помойку отправляется. Так, во всяком случае, обычно делают. Закон сохранения массы: ничто не исчезает бесследно и не появляется ниоткуда.
— Вот-вот. Я этот транспортный канал перенаправил в башню. Только и всего.
— Гений! — выдал Арчи и заржал.
…Растянувшись на жестком панцире, отец прикрыл глаза рукой и, казалось, задремал. Черепаха, смирившись со своей участью, плыла в заданном направлении. Но доску я все же держал под рукой: мало ли что эта скотина в следующий момент учудит? Эх, Гринписа на нас нет! Впрочем, сама виновата — нашла, где нестись!.. Нет, мы все-таки идиоты: такая куча яиц на острове осталась!
От воспоминаний о еде желудок жалобно заурчал. Ладно, спасение утопающих — дело рук самих утопающих! Я протянул руку и потряс отца за плечо.
— Пап, ты спишь?
Артур приоткрыл один глаз, лениво поглядел на меня.
— Чего шумишь-то?
— Я тут вспомнил, как ты кофе нам выколдовал. Расскажи, а я попробую.
Арчи согнал возмущенно пискнувших мышей с груди и сел.
— Серьезно? — В голосе слышалась ирония.
— Ну да, — подтвердил я, — земли не видно, воды нет, еды нет, а жрать хочется.
Он почесал макушку.
— Э-э… Ром, создание органики — это очень, очень сложное действие. Не думаю, что тебе оно по силам, а я, сам видишь — маг на пенсии.
— Больше оптимизма! Ведро же я оживил, да и весло тоже. Разве создать пару чашек кофе и бутерброды сложнее?
— Будешь удивлен, но — да. Куда сложнее. Понимаешь, — Арчи задумчиво почесал бровь, — то, что ты пока творил, это мелочи. Цветущее полено, ожившие предметы — все это служит, пока есть магический заряд. Например: если бы черепаха не сожрала посаженное тобой весло, из него выросло бы дерево. Только вот какая штука… сгусток Силы, внедренный тобой, даст предмету подобие жизни, но не жизнь. Доска хоть и была когда-то деревом, и хранит о том память, но давным-давно мертва. Клетки органики не живут, не делятся, белки и прочие составляющие не синтезируются, соки не бегут по капиллярам… Жизнь ушла, но осталась память. Потому и проросла доска, пустила корешки-веточки. Вот только каждый отросток имеет структуру доски-прародителя. А теперь представь: стоит яблонька, кроной шумит, ветви к земле от яблочек гнутся. И все это — деревянное. Каждый листок, каждое яблоко. А зацветет — и цветы такими же будут. Ни ароматом насладиться, ни плодов покушать. А когда заряд Силы полностью исчерпается — застынет эта яблоня навсегда. Будет стоять деревянной скульптурой. И с ожившими предметами та же картина. А все потому, что неживое оно.
— Но ведь растет же! — не сдавался я.
