2. Состояние потребности — неотъемлемая характеристика Эмоционального Ребенка в нас. Оно — не наша природа, и происходит из ранней неудовлетворенности. Многие модели автоматического поведения — такие как отрицание собственных потребностей, одержимость или ожидания, требования и надежда — вытекают из этого ощущения внутренней пустоты.
3. Опыт эмоционального лишения распространен повсеместно и является значительным обрядом посвящения. Обычно мы начинаем с состояния отрицания, в котором даже не осознаем, что подверглись лишению в определенной эмоциональной потребности, или как это случилось. Часто мы даже защищаем тех, кто в раннем детстве о нас заботился, идеализируя их. Затем приходит болезненное пробуждение, и мы осознаем, чего нам недоставало, и это может привести к обвинению и гневу. В конце концов, мы можем почувствовать боль ребенка внутри нас, которому пришлось страдать, и принять ее как часть взросления и пробуждения.
Глава 10. Страхи
Кристин, моя норвежская подруга, панически боится воды. Она не имеет ни малейшего понятия о причинах, но одна мысль о том, чтобы войти в океан, наполняет ее ужасом. Это очень не «по-норвежски». Натан, другой мой друг, — одаренный музыкант, но когда он выступает, его парализует ошеломляющий «сценический страх». Андреас, швейцарский инженер, прошедший много семинаров, занимает очень ответственный пост при правительстве своего города, но его ужасает малейшее несогласие или конфронтация с кем бы то ни было. У большинства из нас есть эти необъяснимые и иррациональные страхи. Мне часто снится один и тот же сон, в котором я должен вот-вот сдавать экзамен, но я к нему не готов, и еще один, в котором я один и отчаянно ищу Аману, но не могу ее найти. Когда я исследую внутреннее пространство, которое, как я знаю, принадлежит моему Раненому Ребенку, то обязательно нахожу там глубокий страх — все возможные страхи. И кажется, чем старше и, может быть, чувствительнее я становлюсь, тем более интенсивной становится испуганная часть меня. Подозреваю, что она была во мне всегда, но раньше я скрывал ее так эффективно, что не мог так явственно ее почувствовать или распознать.
Страх — это еще одно характерное качество нашего Эмоционального Ребенка. Становится легче уяснить, почему испуганная внутренняя часть нас так сильна, как только мы понимаем, сколько страха все время несем в себе. На более высоком уровне осознанности мы начинаем видеть, что этот страх иллюзорен и что все мы остаемся под крылом дружественного существования. Но в состоянии ума Ребенка нет доступа к этой реальности. Сначала мы должны признать страхи, живущие во Внутреннем Ребенке. Каждый раз, когда он нас охватывает, мы испытываем страх. Когда я был маленький, отец часто рассказывал мне одну историю о маленьком мальчике, который ужасно боялся «креплака». «Креплак» — это еврейская разновидность равиоли. Однажды мать отвела его в сторонку и сказала, что сейчас покажет, что в «креплаке» нет ничего страшного. Она привела его в кухню и усадила на стульчик. Раскатывая тесто, она спросила, не страшно ли ему.
— Нет, — ответил он.
Она вырезала квадратный кусочек теста.
— Страшно? — спросила она.
— Не-а!
Она взяла пригоршню мясного фарша и поместила в центр лепешки.
— А теперь?
— Нет, конечно, нет! — ответил он.
Тогда она загнула один уголок лепешки.
— Еще не страшно?
— Нет.
Она загнула второй уголок.
— А теперь?
— Нет.
В конце концов, она загнула последний из уголков и соединила их в центре.
— А-аааа! — завопил мальчик. — Креплак!!!
У страхов ребенка может быть много источников. Прежде всего, невозможно, чтобы чувствительное существо выросло в полном стресса, подавленном, соревнующемся, западном моралистическом мире, не наполнившись при этом глубокими страхами. Еще есть травма рождения в физическое тело и то, как большинство из нас рождается. Бесчисленные травмы, которые мы переживаем в детстве, только усугубляют эту изначальную травму. Любая жесткость или вторжение, даже в самой тонкой форме, становятся для нашей естественной чувствительности полным шоком. И, в конце концов, — просто неуверенность и незащищенность в мире, где мы по своей природе беспомощны перед силами, которые гораздо мощнее нас. У нас много, много страхов, но за ними стоят два основных. Один из них — страх не выжить. Второй — не получить любви. Все остальные страхи — только ответвления двух первых. Когда мы начинаем более детально изучать собственные страхи и поведение, то приходим к видению того, как велика часть нашей жизни, вращающаяся вокруг этих двух страхов.
Наша культура не учит непринужденности в обращении со страхом. Нас учили его отрицать или толкать себя к его преодолению.
Может быть, мы боремся за имидж, убеждающий себя и других, что страхов не существует. Или испытываем стыд за то, что они все же есть. Может быть, мы давим на себя или осуждаем себя за страхи. Но если в нас нет дружественного принятия страхов, то нет и дружественных отношений с собственной чувствительностью. И если нет мягкого метода обращения со страхами, мы никогда не можем научиться здоровым отношениям с собственной силой. Мы рассматриваем силу как отсутствие страха, вместо того чтобы естественно ее принимать. С негативной обусловленностью в отношении страха мы учимся стыдиться собственной чувствительности и уязвимости, вместо того чтобы ценить красоту этих качеств. Наша сила вместо центрированности становится агрессивностью.
Я сам компенсировал страхи очень эффективно; когда-то во времена колледжа, когда мой сосед по комнате бросил занятия и стал ходить к психиатру, я просто счел его слабаком. Лишь много лет спустя я начал осознавать расщепленность, которую ношу внутри. На поверхности я очень творчески создавал маски, обеспечивавшие высокую производительность и слаженную работу всех систем, но глубоко внутри прятал испуганного Ребенка. Этот испуганный Ребенок выходил на поверхность в стрессовых ситуациях, таких как отношения с женщинами, сдача экзаменов или спортивные соревнования. Однажды в колледже я пригласил на свидание очень привлекательную и сексуальную девушку, одну из моих однокурсниц. К моему большому удивлению, она согласилась. Заехав за ней, я так нервничал, что не мог придумать, о чем говорить. Все казалось просто недостаточно «круто». В течение вечера я становился более и более напряженным, пока, в конце концов, мы не добрались до места и не оказались на вечеринке, устроенной моими друзьями. Там я выпил больше, чем мог переварить, — а мне нужно немного. Тогда я извинился и вышел на улицу, но она настояла на том, чтобы составить мне компанию. Оказавшись снаружи, я набрался храбрости и поцеловал ее, но меня тут же стошнило.
Думаю, у многих из нас есть в памяти подобные «триллеры». Когда мы подавляем чувствительную сторону себя, она может всплыть на поверхность неожиданным и удивительным образом или оказаться спроецированной на любимого человека. Так было со мной. Моя первая любовь была чрезвычайно чувствительным человеком и много лет проходила психотерапию просто в поисках сил, чтобы дожить от одного дня до другого. Справляться с жизнью было для нее постоянным вызовом. Я не мог понять, почему у нее столько трудностей. Я верил, что лучший способ справляться со страхами — это просто преодолевать их волевым усилием. Я думал, что она просто потакала своим страхам. Когда наша «крутая», компенсирующая сторона осуждает чувствительную за ее страхи, чувствительная сторона прячется или мстит тонким саботажем. Начинается внутренняя борьба.
