— С величайшей радостью, сударыня! — воскликнул Никитин.
— Да, сударыня, — сказал Морозов и пошевелил пальцем, от чего солитер в перстне выстрелил большой искрой.
— А не хотите ли, господа, провести вечер у моей сестрицы? Общество скромное, но приятное. Есть и девица на выданье! — Лиза усмехнулась. — Племянница моя такая, право, скромница, по балам не ездит, а потанцевать-то и ей охота. Можно было бы еще гостей назвать и сплясать контрданс в четыре пары, моя мадам Анно спела бы, да и Марфинька сама хорошо поет, и вы, господин Никитин, новых басен почитали бы. Составился бы премилый концерт!
— С превеликой радостью! — прямо завопил Никитин. — Мы, сударыня, стоим в трактире Кокушкина, и коли бы вы соблаговолили с утра прислать записочку, то в должный час и в должном месте мы бы оказались, как покорные рабы! Или же господин Морозов пришлет своего человека завтра утром — так, пожалуй, даже удобнее будет.
Тот кивнул. Лиза недовольно посмотрела на него — молодой человек, даже из провинции, мог бы быть малость поразвязнее. Чем он привлек внимание Светлейшего князя? Ростом и безупречной формой ног? С Потемкина станется…
Но, прощаясь, этот чудак Морозов целовал ей руку — и задержал ее пальцы у губ. Это уже было кое-что…
Лиза решила, что спешить некуда, а надо действовать осмотрительно и понемногу выпытать про Светлейшего князя. Но — понемногу и наедине, без бойкого и шумного Никитина, который возмещал свой малый рост звонким и быстрым голосом, скоростью и ловкостью всех движений.
Остаться с княжеским любимчиком наедине — вот какова была теперь главная задача. А прочие пусть решает верный Матвеич. Раз уж он четырнадцать лет назад взвалил на себя столь тяжкую ношу, как служба Николаю Лисицыну, так пусть и дальше ее тащит.
Глава четырнадцатая
Утром Федьке объявили, что сегодня позировать не придется, и накормили хорошим завтраком. Она немного обиделась на Шапошникова — мог бы и раньше сказать, она бы переночевала дома, ведь столько дел накопилось, одних чулок штопать — пять пар! И устроить маленькую постирушку не мешало бы, и опробовать то притирание, что дала фигурантка Анисья, утверждая, что полностью оно оспины не сведет, но сделает не столь заметными.
Решив высказать Шапошникову обиду и заодно попросить денег, Федька пошла его искать. В гостиной не было никого, в рабочей комнате — тоже, а других помещений она в доме не знала. Федька пошла наугад по коридору и столкнулась с Григорием Фомичом.
— Там, сударыня, вам делать нечего, — не слишком любезно отвечал шапошниковский домоправитель. Федька смутилась, опустила глаза — и увидела на полу красно-бурый комочек. Больше всего это было похоже на испачканную кровью щепоть корпии.
Проследив ее взгляд, Григорий Фомич быстро нагнулся и подхватил с пола комочек.
— Ступайте, ступайте с богом, сударыня, — сказал он строго. — Барину не до вас.
— Он ранен? — выпалила Федька.
— Ступайте, ступайте. И вечером возвращайтесь.
Федька поняла, что ответа на вопрос не будет.
— Григорий Фомич, я в деньгах нуждаюсь, — сказала она. — Пусть господин Шапошников мне заплатит, сколько я заработала, и еще, если можно, в счет будущих услуг. Мне, ей-богу, очень деньги нужны…
— Передам, сударыня.
— И про купчиху Огурцову. Я все сделала, как он велел…
И Федька пересказала свой подвиг в гостином дворе.
— Дважды поворотя налево… — повторил Григорий Фомич с явным недоверием. — Тебе, сударыня, голову заморочили.
— Так нетрудно ж проверить!
Домоправитель задумался.
— Погоди-ка, я доложу. И пятак на извозчика дам. Тут стой.
Он ушел, а Федька задумалась — какое бы мог иметь отношение пропавший Сенька-красавчик со своей купчихой к загадочным делам господина Шапошникова?
— Ступай за мной сударыня, — сказал, появившись в глубине коридора, Григорий Фомич. — И побожись, что о виденном никому не расскажешь.
— Молчать буду, как Бог свят! — Федька перекрестилась.
Домоправитель привел ее в маленькую комнатку. Там только и поместилось, что узкая постель, стул да столик вроде туалетного. На постели лежал мужчина с длинными распущенными волосами.
— Тебе эта образина, может статься, знакома? — спросил Григорий Фомич.
Федька шагнула к постели и увидела, что глаза мужчины закрыты. На вид ему было чуть более тридцати, черты бледного лица — правильны и заурядны.
— Нет, не знакома.
— В театре не встречала?
— Нет, кажись… нет…
— Ну, сударыня, ступай. Вот тебе пятак, и помни — побожилась!
В великом недоумении Федька вышла из комнатушки. Человек с виду незнаком, и все же она могла бы поклясться — есть некая связь между ней и этим мужчиной, что-то давнее, основательно забытое и все же не сгинувшее бесследно, живое…
Она примчалась в театр и отработала урок с душой, с удовольствием. Когда же в зале сошлись фигуранты и фигурантки репетировать русскую для «Ямщиков на подставе», то Бориска шепнул ей, стоя за спиной:
— Редеют наши ряды…
— Как это — редеют?
— Трофим Шляпкин пропал. Коли у нас каждый день будет по фигуранту пропадать, премьеру загубим.
Федька крепко задумалась. Она вспомнила обещание господина Шапошникова избавить ее от того, кто повадился за ней следить. Выходит, Шляпкин? Мог ли он быть связан с убийцами Глафиры? Если правда то, что она вычитала в странных посланиях сильфов, то человек, повенчавшийся с дансеркой и узнавший про ее беременность, мог нанять для убийства кого-то из театрального народа — знающего устройство закулисного мира. Но как тот негодяй мог додуматься обратиться именно к Шляпкину? Может, они были ранее знакомы? Шляпкин-то немолод, ему сорок или даже сорок один. Нажил себе знакомцев немало…
Но если это он — что означает исчезновение Сеньки-красавчика?
Федька думала, думала — и, когда устроили перерыв, сделала знак Ваське-Бесу, чтобы вышел вместе с ней прохладиться на лестницу.
— Чего тебе? — спросил Бес.
— Вася, помнишь, за мной кто-то увязался, а ты его отогнал? Кто это был?
— Не твое дело.
— Отчего?
— Оттого! Прямо же сказал — доносчиков не люблю и сам доносить не стану.
— Это был Шляпкин, — уверенно сказала Федька. — Его наняли, чтобы убить Глафиру.
— Чушь несешь.
— А вот и не чушь. Я знаю, за что ее убили.
— Будет врать-то, — почти любезно буркнул Васька.
— Она была брюхата.
— Ну и что? У нас вечно какая-нибудь дура брюхата.
— Дашь ты мне слово сказать?! — возмутилась Федька. — Глафира потому была брюхата, что замуж вышла. Ее обожатель на ней повенчался, и лишь тогда она ему далась. А когда она показалась с прибылью, он испугался. Он знатного рода, и ему богатую невесту сватали. Кабы Глафира к его родне пришла и живот свой показала, скандал бы вышел.
