— Сейчас погляжу! — Дальновид вскочил. — Григорий Фомич, где его тряпье?
— Я в каморку прибрал.
Дальновида словно ветром вынесло из комнаты.
— Итак, если Волчок хотел убить Фадетту, то кто хотел убить Волчка? — спросил Световид. — Подаем мнения. Ты, Званцев?
— Почем я знаю?
— А хочешь знать?
Красавчик пожал плечами.
— Ты, Выспрепар?
— Это может не иметь ни малейшего отношения к делам театральным. Черт его знает, чем он занимался и на что жил, когда выгнали из театра. Мало ли с кем спутался.
— Допускаю. Ты, Фадетта?
— Я в этих делах ничего не смыслю, — сказала Федька. — Может, у меня какой покровитель завелся, а я и не ведаю? И это — меня спасали?
— Черт знает что… Званцев! Ты береговую стражу лучше меня знаешь — кто бы из вас мог в антракте одолжить Волчку маску? С кем-то он приятельствовал? — спросил Световид.
— Со Шляпкиным разве, они одних лет… — Сенька задумался. — А вот что! Я знаю, где он мог маску взять!
— Где?
— Этот балет был поставлен… когда же?.. Да лет шесть, поди, тому… И тогда танец призраков ставили на восьмерых! Потом господину Анджолини показалось, что свита Геркулеса мала, и он туда двоих перевел, а призраков оставил шесть. Получался правильный па-де-сиз. А лишние костюмы с масками остались! У нас же ничего просто так не выбросят — всякую тряпицу хранят!
— А поскольку тетка в костюмерных мастерских, то он и смог вынести костюм с маской? — быстро спросил Световид. — И она так просто взяла и дала?
— Так ведь когда дала? Перед Масленицей! А на Масленицу нас зовут в разные богатые дома плясать! Вы спросите у хористов — их всегда на домашние концерты приглашают, ну и нас заодно. И можно потихоньку вынести костюм, а потом вернуть, все так делают. Начальство знает и смирилось!
— Слава те, Господи, кое-что проясняется. Значит, коли Степанову удавил Волчок, то он, подлец, притворился тобой, — сказал Световид, — и передал записку от ее недоброжелателей. От кого-то он знает, что записки таскает фигурант, в тот вечер изображающий призрака. Если Румянцев ничего не переврал, в записке ей предлагалось спешить домой, собираться и куда-то уезжать. Может статься, ее таким образом хотели выманить из дому, увезти и порешить где-нибудь за городом. Волчок это определенно знал. После представления он остался за кулисами — ждать, пока все уйдут, и тогда незаметно убраться. Он сидел там в потемках и вдруг увидел, что через сцену идет Степанова, а поблизости — ни души. Тут он понял, что вот подходящий случай, и набросился на нее со шнурком. Выманивать из дому — для убийц опаснее, их может видеть дворник или горничная. А тут — сама злодейская фортуна ее в руки отдала. Вот такая у меня в голове сложилась история.
Ворвался Дальновид.
— Нет никаких шнурков! Вообще ничего нет, кроме грязного платка, двадцати копеек и карточной колоды, ровесницы Дендерского зодиака! Да это что?! Братцы сильфы, он очнулся!
— Велик Господь, — сказал Выспрепар. — Скорее к нему. Сколько я такие раны знаю, очнулся он ненадолго.
— Вот то же и Андронушка сказывал! Торопил прийти…
— Всем ждать тут, — велел Световид. — Выспрепар, идем.
Они вернулись минут через десять. В это время Сенька пытался шепотом выспросить у Федьки, что это за дом и кто хозяева, а Дальновид метался от стенки к стенке в ожидании новостей.
— Ну что, братцы сильфы, — сказал, войдя, Световид. — В таком состоянии люди обыкновенно не врут. Волчков божится, что вовсе не князья Ухтомские велели ему устроить убийство Степановой. Настоящих виновников не назвал, а про Ухтомских прямо сказал — нет, не они, их хотят выставить виноватыми. И тут нас Андронушка прочь погнал. Велел часа через два наведаться, не то он за жизнь больного не ручается.
— Он не врет, он точно не врет! — воскликнул Дальновид. — Вот ведь и Миловида писала, где эта затея вызрела…
— Одно другому не помеха… — Световид сел. — Сложная у нас картина получается, одна фигура цепляется за другую и выходит цепочка на зависть господину Анджолини…
— И я полагаю, что не врет, — сказал Выспрепар. — Коли Ухтомские наняли бы Волчка, чтобы он избавил князя Ореста от законной супруги, то они бы, скорее всего, дали ему денег, чтобы он убрался после злодейства подальше от столицы. А не велели ему слоняться возле театра. Это — просто и без затей. А тут — затейливо…
— А не сказал он, для чего шел за Фадеттой? — спросил Дальновид. — Ведь ежели Волчку было велено зачем-то убить Фадетту, а он не справился, то будут еще попытки!
— Ты прав. Фадетта, с сего часа ты не выходишь из дому одна и всегда имеешь при себе нож.
Это было настоящим приказом.
— Если Ухтомские ни при чем, то след мимо них ведет в лисицынский особняк. Всю эту интригу мог бы изобрести их ненаглядный дядюшка Лисицын, — заметил Выспрепар.
— С него станется. Он не больно хитер и ловок, но подлые мысли ему в голову приходят исправно, — отвечал Дальновид. — Я уж думал об этом и понял, что ему от смерти дансерки прямая выгода — в том случае, если убийство раскроется и все улики укажут на Ухтомских, на князя Ореста и на его брата. Тогда он остается единственным наследником своей сестрицы.
— Когда злодеяние Ухтомских станет явным, их будут судить, лишат чинов, посадят в крепость, статочно, сошлют в каторгу. Дядюшке с того один срам. Да трата денег — надо ж будет судей подмазывать, подарки дарить… — тут Выспрепар усмехнулся своей нехорошей улыбкой.
— Бедняжка… — вдруг сказала Федька.
— Кто? — чуть не хором спросили сильфы.
— Мать… княгиня Ухтомская… двоих сыновей разом потерять… вот кого жаль-то…
— Ну, Фадетта, ты ее не знаешь. Она дама сердитая. Вряд ли станет рыдать — а вот вычеркнуть сгоряча деток, опозоривших семью, из завещания… — начал Световид.
— А кто тогда останется в завещании? — задал вопрос Выспрепар. — А любезный братец княгини, дядюшка Ореста с Платоном, господин Лисицын. С братцем она дружит, когда не ссорится. И, для приличия, сестрица, госпожа Васильева с дочкой Марфинькой.
— Так вот же все и сходится! — воскликнул Дальновид.
— Хотя отправить в Сибирь родных племянников — это даже для него слишком, — хмуро ответил Световид.
— Что касается родственных чувств — то в семействе Лисицынх их великая недохватка, — выразительно сказал Выспрепар.
— Да уж, — подтвердил Дальновид. — Выходит, он. Больше никому от смерти дансерки пользы не предвидится. Световид, а ведь ты не думал, будто кашу заварили Ухтомские! Ты хотел, чтобы они оказались виновниками, разве не так? И знаешь ли? Ты не хочешь поглядеть правде в глаза, Световид. С твоим умом, с твоей душевной силой, и бояться правды? Да возьми же себя в руки!
— Дальновид прав, — присоединился Выспрепар. — Ты очень желал бы верить, что два щеголя, два гвардейца, два избалованных сынка сподвиглись на убийство Степановой. Хотя с виду — их труды: признать перед всем светом, что повенчался на дансерке и она в тягости, значит, крепко рассориться с родней. А родня, как донесла нам сильфида Миловида, сильно желает женить обоих братцев на богатых невестах и уже присматривает подходящих.
