А я нашел применение яблоку, бросив его туда, где только что стоял часовой. А он обошел вокруг дома, и я услышал, как он шипит:
– Кис-с-с… Кис-с-с…
Видимо, решил, что звук раздался по вине какой-то кошки, и вернулся на свое место. Туда, где был вход в подвал. Яблоко часовой увидел сразу, удивился, посмотрел в ту сторону, куда ушли его товарищи, потом наклонился, поднял его, протер руками, даже понюхал. А когда выпрямился, перед ним уже стоял я. Стоял и улыбался.
– Ты… – растерялся часовой. – Ты хто?
Мой камуфлированный костюм ввел его в заблуждение, но оружия в моих руках он не увидел. Палку за оружие часовой не посчитал.
– Привет… – сказал я как можно мягче. – Я – Последний довод…
– Привет… – испуганно и почти шепотом ответил часовой.
И я тут же нанес ему палкой резкий и сильный колющий удар под основание носа. При ударе в челюсть передавливаются определенные нервы, и на какое-то мгновение прекращается подача крови к мозгу – человек теряет сознание, но потом часто помнит, что с ним произошло, особенно если видел сам момент удара. Он осел мне под ноги, а я одной рукой схватил его за затылок, второй за челюсть, шагнул ему за спину и резко дернул челюсть влево. Звучно хрустнул шейный позвонок. С бандитом было покончено.
Однако радоваться было рано. Я обыскал карманы часового и не нашел в них ключи. А замок на двери висел солидный, руками его не сломать. Портить автомат, используя ствол вместо ломика, тоже не хотелось. Я рассчитывал, что автомат этот еще может пригодиться. Или мне, или старшему сержанту контрактной службы Волоколамову. Но не зря говорят, что детская память – самая цепкая. Когда-то я сам ходил в эту начальную школу и запомнил, где висел пожарный щит. Помимо пожарных ведер, там должно быть и еще что-то. Обежав школу, я нашел пожарный щит и вытащил из него лом. Такого инструмента замок, естественно, не выдержал, сломался при первом же нажиме. Я распахнул дверь, достал из кармана фонарик, подсвечивая себе под ноги, спустился по лестнице, не забыв взять с собой лом и повесить на плечо ремень автомата часового. И не зря. По крайней мере, не зря захватил лом. Сама котельная, расположенная справа, была пуста. Но по левой стене было несколько дверей, на которых висели замки – помещения использовались как сараи для всякого хлама, который выбросить иногда бывает просто жалко, а использовать по назначению уже невозможно.
– Паша! Волоколамов! – позвал я достаточно громко, надеясь, что наверху меня не услышат.
– Здесь я, товарищ подполковник… – раздалось откуда-то из конца коридора.
– Где? – Я двинулся на голос и легко нашел нужную дверь. Паша начал легонько постукивать по ней кулаком.
Замок оказался не более крепким, чем на входной двери.
– Я ждал, что вы придете, товарищ подполковник… – пытаясь улыбнуться, признался Паша.
– А как иначе… Пойдем, – сказал я, разглядывая под лучом фонарика распухший нос Волоколамова. Кто-то основательно по нему приложился, не иначе как долго каблуком давил. – Ты один?
– Дядь Коль! – позвал старший сержант в глубину темной комнаты. – Гони отсюда, не то завтра расстреляют!
Из комнаты вывалился, пошатываясь, наш сельский штатный пьяница дядя Коля. Он, как мне уже рассказывали, сцепился без повода с приезжими из «Правого сектора» в магазине. Не понравились они ему. Дядя Коля любит к кому-нибудь придраться уже после первого стакана и потому часто бывает бит. Но сейчас лицо его представляло собой такую страшную картину, что я быстро перевел фонарик на другие двери.
– Здесь еще пять человек… – объяснил Паша.
Я протянул ему лом, а сам продолжал светить. Замки начали падать один за другим…
Все пленники собрались у выхода рядом с телом часового.
– Куда ж теперь? – испуганно спросил один, которого я не узнал. – Перестреляют нас завтра. Опять сюда соберут и перестреляют. Прямо в подвале.
– Дуйте все в Донецк… – единственное, что смог я посоветовать. – Вас бы и так перестреляли, чтобы другим неповадно было фашистов не уважать. Сначала по домам разбегитесь, захватите что необходимо, деньжат или еще чего, и – руки в ноги… Бегите хоть все вместе, хоть по одному. Со мной только Паша остается.
Волоколамов, хотя был в гражданской одежде, вытянулся по стойке «смирно», словно получил приказ на выполнение боевого задания. А я сам еще толком не знал, что делать дальше. Бывшие пленники как в воздухе растворились. Скоро никого рядом с нами не осталось.
– Что делать будем? – спросил я старшего сержанта. – Тоже в Донецк отправишься?
– Надо сначала этих бандитов уничтожить. – Паша был категоричен.
– Уверен, что справимся?
– Конечно, товарищ подполковник. Их здесь всего-то человек, кажется, пятнадцать. Я им обещал, что они у меня под себя гадить со страха будут. Обещания надо выполнять.
– Надо выполнять… – согласился я.
Он, кажется, верил в меня больше, чем я сам в себя. По большому счету, я намеревался только освободить Пашу и вообще не думал о других пленниках. При этом начинать собственную маленькую и победоносную войну в мои планы не входило, хотя теоретически я знал, что мог бы такую войну провести и даже выиграть. Но я же приехал просто родителей навестить, а если «засвечусь», то это обязательно отразится на их судьбе. Им и без того несладко, а тут еще… А Волоколамову необходимо своих поднимать и уводить из села. Вернее, увозить. У его отца мотоцикл с коляской. Все трое поместятся. Автомат я готов был ему отдать, считая, что мне он ни к чему. На случай, если его попытаются задержать.
Но Паша был настроен, видимо, очень решительно.
– Если их не остановить, они здесь над людьми долго мудровать будут…
– Сейчас в селе только трое осталось. Водку жрут и яблоками закусывают. Часовой был четвертым. Остальные уехали. Вернутся, наверное, только к утру.
– Тем более. Разделились, специально для нашего удобства. Хотя бы этих троих для начала… Надо, товарищ подполковник…
Мне в моем положении было несравненно тяжелее, чем старшему сержанту. Его отец – почти мой ровесник, друг моего детства, все еще крепкий сообразительный мужик, легкий на подъем, а мой престарелый отец лежит дома, прикованный к постели после инсульта. Я не могу его бросить. И вместе с Пашей бежать не могу. Во-первых, в мотоцикле Волоколамовых нет лишнего места, во-вторых, если я сбегу, то стану первым подозреваемым, и это опять отразится на моих родителях. Тем не менее не поддержать старшего сержанта я не мог.
– Пойдем…
Кусты я преодолел, просто пройдя напролом, и остановился только у штакетника. Остановился, чтобы обернуться и посмотреть на Пашу. Но Волоколамов, как делал раньше это же я сам, уже перепрыгивал через забор…
Теперь я уже не полз, хотя ступал осторожно, как и старший сержант сбоку от меня. Как я уже убедился, бандиты из «Правого сектора» вели себя достаточно беспечно, считая, что никто не посмеет оказать им сопротивления, никто не решится дать им отпор, и это давало возможность надеяться на удачное воплощение задуманного. Хотя, в принципе, еще ничего и задумано-то не было. Мы только проводили рекогносцировку. А желание уничтожить бандитов было только озвучено, но никак не спланировано. Конечно, в спецназе ГРУ широко распространено и часто применяется такое понятие, как «работа по обстановке», то есть без предварительного планирования. Такая работа основывается на высокой боевой выучке и часто дает должный результат. Но все же продуманное и спланированное мероприятие всегда легче и чище в выполнении. Однако, чтобы провести планирование, следует сначала иметь конкретные данные. Эти данные нам и необходимо было добыть. Или в самом деле действовать по обстановке.
