– Я понимаю ваши надежды. – Незаметно я начал готовить нокаутирующий удар, уже понимая, о чем этот человек хочет говорить. Он еще не обладал информацией о наших событиях. – Но я не понял, какую цель вы преследовали своим звонком. Ради чего вы тратите мое время? Только чтобы узнать, как меня зовут?
– Это я все равно узнаю. Очень скоро. Пока же предлагаю вам распустить собранных вами людей по домам, сложить оружие и сдаться власти. Или вы желаете обеспечить работой похоронное предприятие вашего района? Если вы не сложите оружие, будет очень много жертв.
– Мои люди не намереваются стрелять друг в друга. А противника перед собой мы не видим. Тогда откуда возьмутся жертвы?
– Я вас предупредил?
– Нет. Предупреждение всегда должно быть аргументированным. Иначе оно называется простой детской угрозой. А этим вы меня из колеи не выбьете.
– Я вот разговариваю с вами и смотрю на часы… Думаю, в течение получаса в ваше село войдет автоколонна с семью сотнями вооруженных людей. И будет расстреливать каждого, кто окажется в селе с оружием в руках.
Пора было наносить удар. Тот самый, нокаутирующий.
– Вы имеете в виду автоколонну киевских ментов и «Правого сектора», что бегут из Донецка? Никак эта колонна не сможет войти в село. Дорога очень сложная, не проехать по ней ни в одну, ни в другую сторону.
– Не понял? Вы что, дорогу перегородили? Так люди выйдут из машин и пешком пройдут. Уже обозленные. Вам же будет хуже.
Мне этот разговор надоел. Пора было заканчивать и делами заниматься. Тем более в дверях кабинета показался Харис Шихран. Он же, помнится, уезжал с машиной в Пригожее. Если вернулся в Гавриловку, значит, привез серьезную весть. И я наконец решился на нокаутирующий удар:
– Ваши люди уже вышли из машин. Машины сгорели. Полностью. И большая часть ваших людей уничтожена. Если сотня человек смогла убежать с обгорелыми подошвами, они убежали. Но в округе в любом селе их встретят автоматным огнем, и я думаю, что к вам они не вернутся. Два ваших батальона, на которые вы так надеялись, полностью уничтожены.
Собеседник молчал. Или дар речи потерял, или язык себе откусил.
– Вы поняли, что я вам сказал? Вы, урод, поняли?
– Да… – тихо пролепетал он. – Кто их уничтожил?
– Я со своими людьми. А сейчас думаем, как бы побыстрее до вас добраться. Ждите в гости… – припугнул я его, но тут же понял, что сделал это зря. Сам только что размышлял о том, что пугать – это удел слабой стороны. Но, по большому счету, мой батальон сейчас и был слабой стороной. Там, в Харькове, сил несравненно больше. Значит, пугать я имел право. – Приготовьте наручники, которые я сам вам на запястья надену.
Он молчал. Я положил трубку и, посмотрев на Хариса, поторопил его:
– Как дела?
– Сын дал кучу бумаг майору Головину отвезти. Я передал.
– Да, Головин говорил мне, что ждет бумаги…
– Володя…
Так меня никто, кроме Хариса, никогда не называл. Но и он говорил так только в детстве. Я сразу догадался, что все-таки в Пригожем что-то произошло. Да и голос был траурным. А если приехал Харис, значит…
– Папа? – тихо спросил я.
Харис опустил голову, подтверждая мою догадку молчанием.
– Я ждал этого. Еще мама говорила, когда я только приехал, что, по словам врачей, папа уже не поднимется. Я был готов.
Мне не хотелось никому, даже другу детства, показывать, как мне больно.
– Есть такое поверье, что самые близкие люди, когда понимают, что мешают, уходят добровольно. По собственной воле. Мне жена так сказала. Она со многими умирающими была рядом и видела это многократно.
– Как он умер?
– Уснул и не проснулся. Спокойно. Во сне… Говорят, когда человек во сне умирает, он умирает легко.
– Теперь он с мамой, – сквозь застрявший ком в горле выдавил я.
– Да, так и Паша Волоколамов сказал. Сказал, что после похорон тебя уже ничего не будет здесь держать и ты сможешь к семье уехать…
– Как это, ничего не будет держать? – встрепенулся я. – А друзья, вы все? Вас я не потерял. А если уеду, потеряю… Нет, Харис, служба дома меня не ждет. А жена и дети могут подождать. Им не привыкать. А вас я не брошу.
Харис смотрел на меня благодарным взглядом.
У меня зазвонил телефон. Я глянул на определитель – звонил полковник Мочилов…
Для доклада командующему, сделав знак поднятой рукой, я вышел из кабинета в коридор. При Харисе и младшем сержанте милиции разговаривать не хотелось, поскольку поддержка со стороны России разными людьми рассматривается по-разному.
– Здравия желаю, товарищ полковник. Могу доложить, что становление батальона не завершено, это процесс не одного дня, как сами понимаете, тем не менее боевое крещение мы приняли удачное.
– Докладывай. Мне уже сообщали из управления космической разведки о каких-то острых событиях, но конкретных данных пока не представили. Говорят, было много дыма и огня. Это все, что я знаю. Докладывай.
– Выставили засаду на дороге. Дождались приближения. Подпустили колонну. Двадцать три грузовика. С базы внутренних войск мы забрали вооружение. Это позволило нам выставить минометную батарею и снайперов в лесочке неподалеку от дороги. Взвод охраны складов перешел на нашу сторону вместе с четырьмя крупнокалиберными пулеметами. Причем взвод самостоятельно перешел, без нашей вербовки. Сначала солдаты думали, что оружие передается «Правому сектору», под личиной которого мы туда и пожаловали. Солдаты готовы были взбунтоваться и расстрелять «Правый сектор», но командир взвода выяснил обстановку и привел взвод к нам. Сначала, когда я находился в Пригожем, в Гавриловку прибыл состав из электровоза и двух пассажирских вагонов с «Правым сектором». Состав с одной стороны обстреляли внутривойсковики из крупнокалиберных пулеметов, с другой – местные бойцы батальона самообороны из автоматов и гранатометов. «Правосеки» еле ноги унесли. При значительных потерях. Машинист по нашей команде увез их. Потом мы выставили засаду автомобильной колонне. Накрыли из огнеметов головные и замыкающие машины и планомерно уничтожали остальных, которым вырваться было некуда. Правда, в дыму, по моим подсчетам, около сотни человек смогли убежать в обратном направлении. Остальные уничтожены. Раненых доставили в сельскую больницу. Выставили охрану из районного спецназа милиции. А мне только вот недавно звонил начальник харьковской СБУ. Лично. Пытался уговорить сдаться, пока колонна не пришла и нас не уничтожила. Он еще не в курсе был, что колонна до нас не доехала.
– Да, Владимир Викторович, мне вот только что принесли распечатку твоего разговора и спутниковые снимки той самой дороги. Хорошее начало. Только голос у тебя грустный. Что-то не так? Или мне показалось? Потери есть?
– На личном плане, можно сказать, потери. Мне пять минут назад сообщили, что отец у меня умер. Утром маму бандиты застрелили, к вечеру умер отец. Теперь они вместе. Маму я уже похоронил. Почти по-мусульмански…
[12]
Через три дня буду отца хоронить.
