Во время своей службы в спецназе ГРУ я только в самой последней командировке застал оснастку «Ратник». Раньше о ней много говорили, даже испытывали в отдельных подразделениях спецназа ГРУ частями и полностью. Нашей же бригаде такого удовольствия не перепадало. А потом перепало. Но к хорошему быстро привыкаешь, и потому теперь мне трудно стало осуществлять командование и проводить координацию действий, не имея удобных и надежных средств связи. «Ратник» позволял это делать с помощью станции-коммуникатора «Стрелец». Здесь же только милицейский спецназ имел в наличии коротковолновые переговорные устройства, и больше ни у кого, в том числе и у взвода охраны внутренних войск, таких устройств не имелось. Общаться приходилось с помощью системы знаков, выработанных в спецназе ГРУ до того, как появился в наличии «Ратник». Но уверенности в том, что все бойцы, особенно простые ополченцы, сразу все запомнили, у меня не было. Милицейский спецназ имел свою систему знаков, во многом схожую, но с небольшими отличиями. Тем не менее была надежда, что мы друг друга сумеем понять. Солдаты взвода охраны привыкли иметь дело со стационарной связью, которая была установлена у них на вышках базы, но эту систему они, естественно, не демонтировали и с собой не взяли. И вообще никакой связью бойцы группы снайперов никогда не пользовались. Других ополченцев я в группу захвата не взял. Но мне пришлось долго и нудно втолковывать снайперам, что стрелять можно будет только по моей команде по внутреннему счету «три». Это значило, что я дам отмашку, каждый из снайперов про себя сосчитает до трех и начнет стрелять. Особенно я настаивал на том, чтобы стрельба была прицельной. То есть пуля не должна лететь в толпу, а только в отдельно взятого солдата противника. Промах считался чрезвычайным событием. Поскольку пуля могла пролететь дальше, можно было легко попасть в своего, поэтому прицеливаться необходимо было строго и конкретно и не допускать беспорядочного обстрела, как обычно стреляют из автоматов.
Снайперов по точкам я разводил сам, при этом советовался с ними в выборе места. Для меня важно было, чтобы ничто не закрывало стрелкам обзора. Удобства позиции я оставлял на совести снайперов. А вся сложность заключалась в том, что пассажирский перрон в ширину едва превышал пятнадцать метров. Транспорт с платформы должен спускаться наискосок, и, таким образом, зона обстрела получалась узкой. Одну сторону перекрывало двухэтажное здание станции. Впрочем, здание само по себе было небольшим, и второй этаж там был тесным, но я загнал туда милицейский спецназ, чтобы была возможность обстрела сверху. Не забыл и ментов предупредить, что, не приведи господь, если пуля попадет в боезапас РСЗО, взрыв будет такой, что станцию вместе с ними просто унесет куда-нибудь в Россию. Скорее всего, за Уральские горы. Приказал стрелять строго одиночными выстрелами и строго прицельно. Мне, кажется, поверили. Проверили каждое окно на свободность открывания, чтобы не пришлось стрелять сквозь стекла. Оставалась противоположная сторона. Но место разгрузки в этом случае перекрывалось для обзора самим грузом на платформах. Тем не менее солдат караульного взвода я разместил как раз с другой стороны – за железнодорожной насыпью. Внутривойсковикам, как только они услышат начало стрельбы, необходимо было преодолеть меньше десятка метров, заскочить на платформы и в рукопашной схватке уложить тех солдат, которые там окажутся. Стрелять запрещалось категорически, поскольку и их шальная пуля могла вызвать мощный взрыв реактивных снарядов. По идее, можно было бы у солдат даже автоматы забрать, но, посоветовавшись в Нечипоруком, я пришел к выводу, что это слишком. Бойцы украинских внутренних войск все же не солдаты спецназа ГРУ, которые готовы воевать хоть лопатами, хоть кулаками, хоть зубами. Внутривойсковикам необходимо было чувствовать уверенность в себе. И эту уверенность им давали автоматы. Кроме того, сами солдаты украинской армии, что должны были оказаться на платформе, испугаются автоматных стволов больше, чем кулаков.
Мне в этом сценарии отводилась роль начальника станции. Вернее, я сам отвел себе эту роль, решив, что моих актерских способностей хватит и лучше меня никто не сможет в этой ситуации вычислить нужный момент. К тому же я должен был дать команду снайперам, а для этого мне необходимо было занять место, с которого меня будет видно с двух сторон. И единственным местом, которое подходило по всем условиям, было место на пассажирском перроне. И еще во мне жила надежда, что снайперы все же приказ воспримут правильно и будут вести строго прицельную стрельбу. То есть постараются стрелять по противнику и не будут прицеливаться в меня. Хотя опасность все равно существовала. И даже самое меньшее зло – рикошеты и пули, прошедшие через голову насквозь, – их никто не отменял.
Разобравшись по позициям, мы начали ждать. Полтора часа, обещанные начальнику станции, удивительным образом стали резиновыми и растянулись на два с небольшим часа. Так в Украине соблюдается график движения поездов. Это я, в принципе, знал даже по пассажирским перевозкам, потому что время от времени тоже пользовался поездом, пусть и с интервалом в пять лет. Но время традиции меняет мало. Не изменило и эту. Наконец со стороны Пригожего, ближайшего к нам населенного пункта по железной дороге, показался медленно идущий тепловоз. Я увидел его из окна кабинета Василя, настоящего начальника станции. Поверх своей камуфлированной куртки натянул суконный железнодорожный бушлат, на голову надел слегка великоватую мне фуражку Василя и спустился на перрон. Связь с машинистом тепловоза у настоящего Василя осуществлялась через дежурного диспетчера, и машинист был уже предупрежден. Он широко раскрытыми глазами посматривал на меня из окна своей кабины, а из-за плеча машиниста высовывалась тощая физиономия мальчишки-помощника. Наверное, удивлялись, что я стою без автомата на груди и почему-то в них не стреляю.
Тепловоз остановился там, где ему было положено остановиться. Средние платформы оказались прямо напротив здания станции, передние проехали дальше, задние не доехали до здания. Завершался состав обещанной цистерной с соляркой. На предпоследней платформе стояли два автомобиля-бензовоза. Что произошло дальше, вызвало у меня, признаюсь, некоторое недоумение. Из машин на платформы, а потом на перрон не вышли и не выбежали, попросту вывалились украинские солдаты. И я не сразу понял, что они поголовно и основательно пьяны. Не обращая на меня внимания, солдаты стали открывать передние борта, чтобы техника могла выехать на перрон.
А потом на перрон сошел и офицер. Сказать про него, что он был пьян, значит, ничего не сказать. Он был вообще никакой, никого не видел и считал, наверное, себя тоже невидимым. И если бы два солдата, тоже пьяные, но не настолько, не поддерживали этого майора под руки, он уже рухнул бы на асфальт перрона и уснул бы прямо тут. Следом точно так же вывели еще двух офицеров. Но «Смерчей» было четыре, выходит, одного офицера просто не смогли поднять. Был или очень тяжелым, или отстреливался, или просто допивал то, что не смогли допить его собратья по службе. Это я запомнил. Значит, офицера еще предстояло найти.
Я молча наблюдал за подготовкой к выгрузке. Солдаты хотя и пьяные, но соображали, и делали все так, как и должны были делать. Один разрезал большими секторными ножницами проволочные стяжки, которыми крепились машины, другой размахивал кувалдой и выбивал из-под колес прибитые большими гвоздями прямо к платформе половинчатые куски шпал. Меня слегка удивило, что выгрузку начали с середины состава, но, видимо, там стояла командирская машина, и ее решили вывести первой. Правда, от креплений удалось освободить почти одновременно и тягач «МАЗ» с установкой «Смерч», и транспортно-заряжающую машину на базе «КамАЗ». Выехали они почему-то одновременно, сказался, наверное, переизбыток выпитого алкоголя. В результате «КамАЗ» слегка задел кабину «МАЗа», помял и поцарапал дверцу, отчего сами собой открылись два металлических бронированных щитка, закрывающих стекло сбоку, а водитель тягача, чего-то испугавшись, резко газанул, к счастью, никого, даже меня, не задавив. Видя, как другие отходят в стороны, заблаговременно отошел и я. Но сам тягач тяжело ударил бампером в стену здания станции. Здание устояло, машина не рассыпалась, хотя на бампере оказалась разбитой фара. А водитель транспортно-заряжающей машины выпил не так много и газовать не стал, в результате чего его машина так и осталась передними колесами на перроне, а задними на платформе. Сильного столкновения в этот раз не произошло, а ведь это столкновение, по большому счету, было чревато взрывом боезапаса. При разгрузке других машин ситуация могла повториться, поскольку все водители, как и другие солдаты и офицеры, были пьяны, и опасности не чувствовали, и разгрузка могла закончиться более плачевно. Я решил больше не рисковать, поднял руку и дал отмашку. При этом понимал, что видели меня только снайперы с одной стороны, а видимость в другой перекрывал тягач со «Смерчем». Но группа с другой стороны, услышав выстрелы из «СВД», должна была сама включиться в обстрел. Такой вариант я обговаривал со снайперами. И хорошо, что просчитывал разные варианты, вот один и сгодился. После подачи сигнала я, не дожидаясь первых выстрелов, которые должны были раздаться на счет «три», резко прыгнул в сторону дверей станции. И уже в дверях услышал то, что напоминало, по большому счету, мощный залп. Считали снайперы синхронно и выстрелили тоже синхронно. Я обернулся и не увидел стоящих солдат, которых только что оставил за своей спиной. При этом я отдавал себе отчет в том, что пьяные и плохо подготовленные бойцы украинской армии не имеют той реакции, которая позволяет им сразу и резко залечь прямо на перроне. Они не залегли. Они попросту «полегли» здесь. И почти сразу за первыми выстрелами раздались другие. Сначала с противоположной стороны перрона. Это тоже стреляли снайперы. А следом за снайперами включился в дело и милицейский спецназ, посылая из окон второго этажа станции один одиночный выстрел за другим. Дистанция позволяла милиционерам стрелять прицельно. Таким образом, когда солдаты взвода охраны под командованием старшего лейтенанта Нечипорука преодолели десяток метров, вся стрельба, по сути дела, прекратилась. Завершилась то есть, как завершилась вся операция по захвату техники. Пьяные армейцы были полностью уничтожены за считаные секунды, и никто из них не успел даже схватиться за оружие, не то что ответить на обстрел. Я же вернулся на перрон…
