— Жаль, — произнес я.
— Чего вам жаль можно узнать?
— То, что вы идите на попятную. Вы мне совсем не доверяете.
На прекрасное лицо Царегородцевой набежала густая тень.
— У вас чересчур бурное воображение, не надо ничего придумывать. Все предельно банально. Баба напилась, потеряла контроль и стала нести невесть что. Вот и вся история. Банальная, как простуда.
— Вы наговариваете на себя напраслину.
Я увидел, что она начинает терять терпение.
— Если вы будете так себя вести, то нам придется до самого минимального предела сократить контакты. Вы этого хотите?
— Вы отлично знаете, что я хочу прямо противоположного.
У Царегородцевой на мгновение даже нарушился ритм дыхания.
— Вы невозможный человек. Я поняла: вы из тех, кто любят сами себе приносить вред. Я встречала таких мазохистов. И пришла к выводу, что надо держаться от них подальше.
Меня просто одолевало сильнейшие искушение спросить ее: уж не Дьяченко она имеет в виду. Но я переборол это желание. Пока задавать такие вопросы не время. А жаль.
— Я вам сказала все, что хотела. Все остальное зависит от вас.
Царегородцева не стала дожидаться, когда я одарю ее очередной репликой, резко развернулась и пошла к выходу из гостиницы. Мне лишь оставалось провожать глазами ее стройную фигуру в идеально сидящем на ней костюме.
Я вернулся в свой номер, где застал Перминова. Тот посмотрел на меня весьма неприязненно. А этот-то чего дуется, ничего плохого я ему не сделал, даже выслушал вчера вечером его пьяный бред. Однако я ошибался.
— А вы хорошо провели пресс-конференцию, начальство осталось вами очень довольно. Еще немного усилий и вы пойдете вверх.
Все это было произнесено весьма едким тоном. И вдруг меня озарило: да он же мне завидует, боится, что я вытесню его с занимаемого им места. Вот в чем причина его недовольства.
— Ерунда, я просто отбивался. А на счет подъема вверх, то я не стремлюсь. Мне нравится мое место. И вообще, я слишком мало работаю в концерне, чтобы на что-то претендовать, — смиренно ответил я.
Перминов бросил на меня недоверчивый взгляд, но мне показалось, что он остался доволен моим ответом. Он даже снизошел до того, что пробормотал:
— Ладно, я был к вам несправедлив. А не хотите ли пойти вечерком в одно местечко?
— Куда?
Перминов колебался: предлагать мне или не предлагать?
— Я слышал, что вы не против азартных игр.
Интересно, где он это слышал?
— Не против.
— Тут есть неподалеку одно казино. Не желаете ли попробовать счастье?
Я сделал вид, что раздумываю над предложением.
— А почему собственно нет. Делать все равно нечего.
— Тогда решено, идем вместе. Я зайду за вами. А сейчас пойду пройдусь.
Я решил, что нет смысла устраивать за ним слежку, даже если он с кем-то встречается, мне это ничего не даст, я все равно не знаю этих людей. А про его дела мне и так уже кое что известно.
Признаюсь честно, что пока Перминова не было, я позволил себе немного соснуть. Не спорю, что для человека, идущего по следу, это занятие выглядит не слишком приглядно. Но после утомительной пресс-конференции, мало обнадеживающего разговора с Царегородцевой, я чувствовал себя немного разбитым. И небольшой отдых мне бы совсем не повредил.
Я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза и обнаружил своего соседа по номеру.
— Вставайте, уже вечер. Пора.
Я посмотрел в окно и обнаружил, что в самом деле на улице естественное освещение уже погасло, зато город озарился многоцветным фейеверком искусственных огней.
— Я смотрю, вы большой любитель поспать, — засмеялся Перминов.
— Это, наверное, так климат на меня действует.
— Вы не передумали попытать счастье?
— Отнюдь. Вся моя жизнь состоит из таких попыток.
— Тогда собирайтесь.
Через минут двадцать мы вышли из отеля, взяли такси и поехали по знакомому мне адресу. Пока автомобиль вез нас к конечной точки маршрута, я заклинал себя об одном: как бы не поддастся горячему соблазну азарта. Мне более чем кому-либо еще известно, как сильно я подвержен этой болезни. Зато Перминов буквально трясся от нетерпения, так жаждал он сыграть капризной рулеткой матч-реванш.
Едва мы вошли в казино, как он тут же бросился к окошечку и наменял целую гору фишек. Я мгновенно насторожился; кажется, он намерен играть сегодня по крупному.
Я тоже обменял деньги, но моя стопка фишек выглядела несравненно скромней.
— Пойдемте к столу, — бросил он мне, лихорадочно блестя глазами.
В тот вечер была действительно большая игра. Сперва Перминову везло, и за достаточно короткий срок горка фишек рядом с ним выросла. Но затем наступил печальный этап, когда он проигрывал партию за партией.
Перминов забыл не только обо мне, у меня создавалось впечатление, что он забыл обо всем на свете. Он сидел красный, как рак, и даже еще краснее и ни на мгновение не отрывал своих полусумасшедших глаз от вращающего по сложной траектории волчка. Но, увы, он был, словно заколдованный и упрямо не желал останавливаться на той цифре, на которую ставил помощник президента.
Перминов уже раз пять или шесть — я просто сбился со счета — бегал к окошечку, менял деньги. По моим прикидкам его проигрыш стремительно приближался к десяти тысячам долларов. В один момент у меня даже возник импульс его остановить, но затем решил, что пусть сегодня ситуация дойдет до своего предельного завершения. А там посмотрим, что будет.
Я тоже играл, но по маленькой. Мне не надо было даже себя уговаривать, неудача Перминова действовала отрезвляюще получше любого самого холодного душа. Может быть, поэтому я даже кончил вечер с небольшим плюсом. Впрочем, на этот раз выигрыш меня интересовал в самую последнюю очередь. Гораздо большее любопытство у меня вызвал другой вопрос: что за деньги проигрывает Перминов — свои или казенные?
Шарик снова остановился на другой цифре, привставший от жуткого нетерпения Перминов подбитой птицей рухнул на стул. Несколько мгновений он сидел совершенно неподвижно, словно мертвый. Затем издал зубовный скрежет.
Впервые за все это время он взглянул на меня.
— Мы можем ехать в гостиницу, я совершенно пуст, — произнес он. — Вы довезете меня на такси?
— Конечно, о чем разговор.
— Нет, подождите. Можете вы меня угостить стаканчиком виски?
— Могу. Пойдемте в бар.
Шатаясь, словно пьяный, он поплелся в бар. Он одним залпом осушил бокал и умоляюще взглянул на меня. Мне даже стало его жалко. Я снова попросил налить ему виски.
