Еще когда я вошел в кабинет, то увидел на стене картину: мужской портрет с искаженными чертами лица. Не зря я все-таки полночи читал монографию о Модильяни, так как сразу же узнал руку мастера.
Я замер в благовейном восторге перед картиной.
— Михаил Маркович, могу я вас кое о чем спросить? Неужели это сам Модильяни?
Мои слова подействовали на Фрадкова волшебным образом, буквально за мгновение он, словно Золушка, весь преобразился, с лица, подобно маске, слетела угрюмость, и оно приобрело какое-то совсем иное выражение. Он быстро встал и направился ко мне.
Пока он преодолевал разделяющее нас расстояние, я наблюдал за ним. Если бы он спросил у меня совета, я бы порекомендовал ему каждый вечер хотя бы с часок проводить в спортзале, занимаясь на тренажерах. Невысокий, толстый, а от того неуклюжий, он не шел, а как-то странно семенил ногами. Обладая такой непривлекательной внешностью и такими некрасивыми манерами, по неволи станешь нелюдимым.
— Вы правы, это Модильяни, — подтвердил он. — Я приобрел эту картину на одном из аукционом в Англии. А вы интересуетесь живописью, в частности этим художником?
— Я когда-то немного занимался живописью, а Модильяни был одним из моих любимейших живописцев.
В моих словах было примерно тридцать процентов правды, что в данной ситуации являлось, на мой взгляд, высокий результатом. Я действительно в свое время немного занимался живописью, так как учитель рисования находил у меня неплохие способности. Но затем меня увлекли другие стороны жизни, и я навсегда и без большого сожаления забросил это дело. Что же касается Модильяни, то до вчерашнего вечера, а вернее, даже ночи, я им никогда не интересовался. Да и в художественном музее в последний раз побывал лет десять тому назад.
— Я очень люблю этого художника, — сообщил Фрадков. — А какая печальная у него судьба. Я был на его могиле в Париже. На памятнике начертано» Смерть настигла его на пороге славы». От этого грустно вдвойне. У меня дома есть еще несколько его картин.
Я решил, что ситуация благоприятствует для следующего шага.
— Очень бы хотелось как-нибудь посмотреть на них.
Фрадков окинул меня настороженным взглядом, и я понял, что он все еще не доверяет мне.
— Думаю, это возможно.
Он снова засеменил к своему столу, а я понял, что аудиенция окончательно закончена.
Глава 6
Я вернулся в отдел. И устроил первое производственное совещание. Двое моих сотрудников заняли места в моем кабинете. Я внимательно рассматривал их. Мои первые впечатления о них только подтверждались. Ольга была все такой царевной-несмеяной, она смотрела на меня своими печальными глазами, и мне почудилось, что в них таится упрек. Но если это так, то за что она меня упрекает? Как бы по деликатней выяснить, что с ней все же творится, что за вселенская скорбь поселилась в ее душе? Но это как-нибудь потом.
Я перевел взгляд на Потоцкому. Он сидел как-то чересчур вальяжно, уж как-то слишком независимо от меня, положив ногу на ногу. Так при новом начальнике обычно себя не ведут. Конечно, если только у подчиненного есть другой, более высокопоставленный покровитель. Хорошо, учтем и это обстоятельство.
Я стал объяснять, какое задание нам предстоит выполнить.
— Пропагандистская кампания должна быть энергичной и наступательной, но не агрессивной. Нам надо вдолбить в голову всех, в чем заключаются наши преимущества. А начнем мы с пресс-конференции. И кроме того, в ряде органов печати необходимо разместить заказные статьи. Ставки очень велики, а потому надо работать по крупному. Времени мало, поэтому через два часа жду ваших предложений. Тогда и наметим уже конкретный план действий.
Я проводил глазами своих сотрудников и тут же раздался телефонный звонок. В трубке звучал мелодичный женский голос.
— Леонид Валерьевич, с вами говорит финансовый директор Марина Анатольевна Царегородцева. Михаил Маркович попросил меня связаться с вами и обсудить финансовые детали предстоящей кампании. Когда мы сможем это сделать?
— Я готов прямо сейчас.
— Замечательно. Я вас жду.
Она-то меня ждет, но не думает о том, что пока я не являюсь счастливым обладателем спецпропуска на семнадцатый этаж, меня туда просто не пустят. Разве только в кампании с Перминовым.
Я позвонил ему и поведал о своем затруднении.
— Я распоряжусь, чтобы завтра вам выдали этот пропуск. Вам придется часто навещать семнадцатый этаж, — засмеялся он. — Ждите, сейчас к вам приду.
Перминов проводил меня до двери кабинета Царегородцевой и как-то странно-многозначительно посмотрел на меня. Затем загадочно улыбнулся и пожелал мне приятной беседы.
Царегородцева сидела за столом. Она встретила меня улыбкой и пригласила сесть. Несколько мгновений мы молчали. Я разглядывал ее, а она, кажется, тоже самое делала в отношении меня.
Я почувствовал волнение. И дело заключалось не только в том, что передо мной сидела весьма привлекательная женщина; далеко не все привлекательные женщины, которых я встречал на своем жизненном пути, вызывали во мне интерес. Но она относилась именно к этой категории.
Что-то было завораживающее в ней. То ли секрет ее обояния таился в больших серых глазах с поволокой, то ли в удивительно тонких губах, которые загадочно улыбались мне, то ли в том изящество, с каким она наклоняла голову, перемещала руки по столу.
Так уж получилось, что в последнее время отношения с представительницами слабого пола у меня как-то не складывались, подружки, которых я находил, быстро исчезали. Они вызывали во мне скуку, так как были слишком уж предсказуемы в своих словах, желаниях поступках.
— Вы еще не знаете о порядке, который существует у нас, — сказала она. — Для проведения каждой пропагандисткой кампании вы составляете смету и присылаете ее мне. Я изучаю ее и отдаю на подпись Михаилу Марковичу. И если он ставит ее, вам открывается финансирование.
— Я понял, сегодня такую смету составлю.
— Кстати, вы можете посылать мне ее по электронной почте.
Вопрос был исчерпан, но у меня возникло подсознательное ощущение, что Царегородцева совсем не против продолжения нашего разговора. Что же касается меня, то говорить об этом было даже излишне.
Она откинулась на спинку кресла.
— Как вам у нас в «Конти»? — спросила она.
— В «Конти», — не понял я.
— Так мы на своем сленге называем наш концерн.
— Понятно. Пока трудно сказать. Я работаю всего пара часов. Но мне нравится, что здесь быстро принимают решения. Это соответствует моему характеру. Чем дольше размышляешь, тем нерешительней становишься.
— Да, решения тут принимаются быстро, — согласилась Царегородцева. — Но быстро, не означает, что всегда правильно.
