Борису Кузьминскому
Правила игры в дартс
Существо было серебристое, переливающееся, со странными волосатыми ушками. Симба взяла дротик, подбросила его правой рукой, будто пробуя на вес, и только потом прицелилась и метнула.
Существо взмахнуло ушками, неприятно осклабилось, и Симба увидела торчащие из его рта зубы. Длинные, частые, судя по всему, очень острые.
Рука непроизвольно потянулась за следующим дротиком, по спине потекла струйка пота.
Существо ещё раз взмахнуло ушками и взлетело. Симба сделала шаг назад, запнулась о какой–то корень, но удержалась, не упала.
Серебристое переливающееся существо нагло ухмыльнулось и вдруг исчезло, будто его и не было.
Симба с облегчением вздохнула и открыла глаза. Она, как и час назад, сидела за компьютером в футболке на голое тело, по правую руку — стакан с недопитым соком, по левую — белая слегка треснувшая чашечка с засохшей кофейной гущей на дне. Этот час она, судя по всему, блистательно проспала, что, впрочем, неудивительно: Симба не вставала из–за компьютера уже почти сутки, не считая тех редких моментов, когда ей надо было в туалет.
Естественно, она задремала, вполне естественно, что она в очередной раз увидела во сне странное существо с волосатыми ушками и длинными острыми зубами.
Какая–то идиотская пародия на бабочку, будто нарисованная сбрендившим или, хуже того, нанюхавшимся художником.
Бабочка–мутант.
По спине текла струйка пота, хотя бояться было нечего.
Симба была дома, дом был за дверью, дверь заперта на ключ, а окна плотно закрыты и зашторены, хотя на улице стояла несусветная жара.
И до сумерек оставалась ещё пара часов, а потом надо выключать компьютер, принимать душ и ложиться спать.
Чтобы завтра с утра пораньше опять сесть за работу.
Симба потянулась и подумала, что неплохо бы отдохнуть. Чуть–чуть. Минут пять–десять, не больше.
Отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть, и тогда мы опять продолжим свой путь и пойдем неизвестно куда и зачем по дороге, указанной кем–то не тем…
Симба поморщилась — она терпеть не могла, когда слова в голове начинали сами по себе рифмоваться и складываться в такие вот дурацкие песенки, струйка пота достигла поясницы, на экране монитора бессмысленно и бесшумно пульсировали яркие разноцветные круги, Симба включила звук и начала отбивать левой пяткой ритм, прислушиваясь к механическому чум–чум–чум–чум. Ей вдруг безумно захотелось раздвинуть шторы и распахнуть окна или хотя бы одно окно, она встала, но внезапно замешкалась, поняв, чего хочет на самом деле.
Коробка с дротиками лежала на столе рядом с компьютером.
Симба взяла первый попавшийся под руку и подкинула его точно так же, как тогда, когда странное, серебристое и переливающееся существо нагло посматривало в ее сторону.
Доска–мишень висела на противоположной стене. Самая лучшая доска из тех, которые можно было купить. Не из пенопласта или картона, а из прессованных водорослей, мишень для профессионалов, и стоила она немало. А на самый центр мишени, прямо на чёрный кружок, который отчего–то именуется бычьим глазом, был наклеен скотчем другой кружок — бумажный, с мужским лицом.
Симба ухмыльнулась, вспомнив, как отсканировала фотографию и обработала ее в «Фотошопе», сделав из приятного, в общем–то, лица нечто монстрообразное, с выпученными негроидными губами, вывалившимся языком и узкими, заплывшими щёлками глаз. А потом распечатала получившийся файл на цветном принтере, обрезала ненужное маникюрными ножницами и тщательно прикрепила оставшееся скотчем в центр мишени, поверх «бычьего глаза».
В тот вечер она больше не подходила к компьютеру.
Она стояла напротив мишени, как и положено, на расстоянии около двух метров, и с упоением метала дротики.
Стояла вполоборота, прижав левую руку к животу и слегка наклонив вперёд корпус.
Правая же рука с дротиком была согнута в локте так, чтобы острие смотрело точно в цель.
Целью был любовно обработанный Симбой в «Фотошопе» портрет.
Симба бросила первый дротик, но лицо на мишени только рассмеялось — дротик попал во внешнее кольцо, ни одного очка, давай дальше, деточка, зашлёпали толстые, вывернутые наизнанку губы, деточка взяла следующий дротик и опять приняла предписанную правилами позу: вполоборота, прижав левую руку к животу и немного наклонив вперёд корпус.
Оперенье у этого дротика было не такое, как у предыдущего, — тот был с сине–бело–красным, а этот — с зелёно–красно–фиолетовым.
Симба метнула его и чуть не подпрыгнула от радости: пусть не в мерзкую рожу, но уже ближе, ближе, во внутренний круг, в седьмой сектор, семь очков деточка может записать на свой счёт, ну что, рожа, спросила Симба, ты знаешь, что будет дальше?
Рожа засмеялась, а потом прошамкала:
— Промажешь!
Симба взяла третий дротик, в коробке оставалось семь, два торчат из мишени, один в руке, всего десять, хоть один да должен попасть в эту ненавистную физиономию, в эту харю, которую она когда–то вроде бы любила.
— Вот именно что вроде бы! — буркнула харя и ещё дальше высунула изо рта синюшный язык.
— Помолчи! — сказала Симба. — Сейчас получишь!
— Чёрта с два, — возразила харя, — промажешь!
Симба метнула дротик, он опять попал «в молоко».
И тогда она заплакала.
Она стояла посреди комнаты, в двух метрах от стены, на которой висела доска из прессованных водорослей, и горько плакала, думая о том, что даже дротиком в мишень попасть не может.
И вообще ничего не может.
Отомстить не может!
Бесполезно прожитые двадцать три года.
— Симба — дура! — громко, сквозь слёзы сказала Симба.
Харя промолчала, харя знала, что в такие минуты Симбу лучше не доставать.
— А ты — козёл! — продолжала Симба, обращаясь к харе. — Надо было тебя ещё сильнее изуродовать, надо было тебе вообще язык отрезать, а глаза зашить суровыми нитками! — И отчего–то добавила: — Чёрного цвета!
Харя собралась скорчить глумливую гримасу, но потом решила, что лучше от этого не станет, и просто сказала:
— Не ругайся, ты сама во всём виновата, так что давай–ка, кидай!
Симба перестала плакать и взяла четвёртый дротик. С опереньем ярко–красным. Как кровь.
Она посмотрела на тоненькую вольфрамовую спицу с острой чёрной иглой–наконечником, перевела взгляд на мишень, потом снова на свою правую руку. Кровь капала на пол, как полгода назад, когда Симба не удержалась и полоснула себя кухонным ножом по левому запястью, шрам и теперь ещё отчётливо выделялся, белый, с неровными краями.
