А потом наклоняется ко мне и целует своими мягкими губами в лоб.
— Нет, — говорю я капризно, — не в лоб!
— Хорошо, — соглашается Симба, наклоняется снова и легонько касается моих губ, чуть–чуть, только касается и сразу же отводит лицо.
— А теперь спать, — говорит она, — утром доложишь, что тебе снилось, хорошо?
— Хорошо, — отвечаю я и смотрю, как Симба выходит из комнаты, а потом раздеваюсь и ныряю под одеяло.
И — засыпаю.
И сплю почти без снов; по крайней мере река той ночью мне не снилась.
Мне снилась Симба, о чём утром я ей честно и сказал.
А через несколько месяцев она уехала от нас, и сны вернулись.
И в этих снах к моей реке стали прилетать её существа.
Я их не боялся так, как боялся чёрной, бездонной, холодной и быстрой воды.
Существа кружились над водой, будто предупреждая, что к берегу лучше не подходить, что я не удержусь, сорвусь с него, и вода накроет меня с головой.
Я останавливаюсь, не доходя до береговой кромки, и начинаю считать, сколько этих странных существ кружится над водой.
Пять… Шесть… Семь… Восемь…
Они замечают меня, сбиваются в шар и летят в мою сторону.
Каждое — размером с футбольный мяч, как и во сне, рассказанном мне Симбой.
И все эти футбольные мячи соединяются в один большой шар.
И летят в мою сторону, и мне ничего не остаётся, как повернуть обратно и побыстрее уйти прочь от берега.
Даже не уйти — убежать, цепляясь ногами за толстые узловатые корни, тут и там торчащие из земли.
Но я больше не падаю в воду, и она не накрывает меня с головой, я могу дышать, мне уже не так страшно.
Хотя и теперь я всё равно ненавижу спать.
Я говорю родителям «спокойной ночи», зачем–то подмигиваю компьютеру, иду в свою комнату и плотно прикрываю за собой дверь.
В окно медленно, как волны, вползают пласты горячего ночного воздуха.
Я решаю накрыться одной простыней — под одеялом будет слишком жарко.
И ещё я решаю послушать музыку.
Через наушники, чтобы не мешать родителям.
Я забираюсь в постель, надеваю наушники и включаю радио.
Нахожу любимую волну и сразу попадаю на ночной хит–парад.
Делаю потише, чтобы не так било в уши, и закрываю глаза.
Обычно я не вслушиваюсь в текст песен, я просто слушаю музыку.
Вот и этой ночью мне абсолютно всё равно, о чём поёт мне милый женский голос.
О том, что её надо любить, или о том, что любить её больше не надо…
Она просто поёт, а я лежу, закрыв глаза, и думаю, что завтра уже плавно превратилось в сегодня и через сколько–то часов я поеду к Симбе.
В принципе, я даже могу подсчитать, через сколько.
Мне надо выйти ближе к вечеру, когда родители поедут в аэропорт.
Сейчас начало первого.
Я открываю глаза и смотрю на музыкальный центр.
Циферки на светящейся шкале показывают ноль часов двадцать две минуты. Хорошо, будем считать, половина первого — для простоты. Не знаю, когда я усну, может, через полчаса, может — через час, но спать я буду часов до девяти минимум, а может, и до половины десятого, скорее всего до половины десятого, то есть девять часов сна.
Предположим.
А самолёт у родителей в семь вечера.
И в пять они уедут в аэропорт.
Мы вместе выйдем из дому, они сядут в машину, а я отправлюсь к трамвайной остановке.
Я проснусь в половине десятого, а в пять часов вечера сяду на трамвай, чтобы поехать к Симбе. То есть это будет через семь с половиной часов после того, как я проснусь.
И через шестнадцать с половиной часов после того, как я усну, к примеру, в половине первого.
А ехать мне на трамвае чуть меньше часа и ещё немного идти пешком, так что для ровного счёта пусть будет именно час, то есть шестьдесят минут.
Шестнадцать с половиной часов плюс еще один час.
Это значит, что через семнадцать с половиной часов я увижу Симбу.
Я слушаю уже третью песню, а спать мне всё ещё не хочется.
Даже под простыней становится жарко — я скидываю её с себя и лежу на кровати в одних плавках.
Обливаясь потом и думая о том, в какой комнате я буду спать у Симбы.
Скорее всего в большой, хотя там у неё стоит компьютер, а работает она ночами.
Так что она может поместить меня в свою спальню.
Я буду спать на её кровати и дышать её запахом.
Целых две недели, всё то время, пока родители будут на море.
Они будут купаться и загорать, ездить на экскурсии и гулять вечерами по набережной.
А я буду дышать запахом Симбы.
Больше я пока ничего не знаю, да и не хочу знать.
Мне немного стыдно, что я сам отправил Симбе письмо.
Надеюсь, она ничего не расскажет родителям.
Но они бы так и не сделали этого, хотя мать навряд ли оставила бы меня одного на две недели.
Четырнадцать дней или триста тридцать шесть часов.
Когда хочется уснуть, надо считать — этому меня научил отец, он говорит, что это помогает.
Может быть, это помогает ему, а мне вот нет, хотя я сосчитал, через сколько часов я буду у Симбы и сколько часов буду жить у нее. Через семнадцать с половиной и триста тридцать шесть.
Отец бы, наверное, давно уснул, а я слушаю уже седьмую песню и уснуть пока не могу.
Песня на английском языке, в школе я учу английский, но со слуха понимаю плохо.
Разбираю лишь, что поют мне сейчас не о любви.
Into deep forest…
В глубине леса…
Скорее всего, надо перевести — в чаще.
В чаще леса…
Under the trees…
Под деревьями…
Near the river…
Около реки…
So warm breeze…
Такой теплый ветерок…
No birds, no flowers…
Нет ни птиц, ни цветов…
In this hot summer night…
Этой жаркой летней ночью…
But your eyes full of sounds…
Но твои глаза полны звуков — бред какой–то!
Flying big butterfly!
Большой летящей бабочки…
Летящей большой бабочки…
Я вырубаю музыку и лежу, тупо уставясь в ночь.
