– Здесь Павловы живут?
Женщина кивнула, и лицо ее сделалось испуганным.
– К вам можно?
Женщина отступила в коридор.
Иван вошел и прикрыл за собою дверь.
– Я от мужа вашего.
Он увидел, как удивленно вскинулись брови и как-то вдруг вспыхнули надеждой глаза.
– Вы пройдите, что же мы с вами в коридоре?
Квартира была не коммунальной – отдельной. Иван еще удивился – выселить не успели? Семьи изменников, врагов народа и вредителей уплотняли, превращая квартиры в коммуналки, а то и вовсе выселяли. Но сейчас многие эвакуированы, и квартирный вопрос остро не стоял.
– Вы видели моего мужа?
– К сожалению давно, два месяца назад.
– Как он?
– Я вынужден сказать вам правду – он погиб.
– Его расстреляли? Это так ужасно! Нам сообщили, что он осужден трибуналом. Не могу поверить в его вину.
– Успокойтесь. Он погиб как герой, на моих глазах. Наш эшелон разбомбили, потом немцы выбросили десант на парашютах. Полковник Павлов организовал отпор. Оружие взяли у убитых конвоиров. Он проявил себя как настоящий, мужественный командир, как патриот.
Женщина заплакала.
– Простите. Так тяжело жить, когда все знакомые отвернулись. А я никогда в его вину не верила. Коленька не такой!
Женщина не пригласила его на кухню – хотя бы попить чаю. Иван понял, что есть в семье нечего, пайки и продовольственные карточки семьям осужденных не выдавались. Да и выглядела женщина не то чтобы изможденной, но нездоровой.
Иван скинул с плеча «сидор» и выложил на столик свой сухой паек – банку тушенки, два брикета гороховой каши, брикет сухого киселя, пакет сухарей и две банки частика в томате.
– Вот, все, что могу.
– Что вы, что вы! Вам нужнее!
– Берите. А лучше всего уезжайте из Москвы, в какую-нибудь деревню – там с питанием проще. Да и пальцем показывать на вас не будут. Окончится вой-на – разберутся, реабилитируют. Только вам дожить надо.
– Он… убит? – Ее глаза смотрели на Ивана с надеждой.
– Честно скажу, сам лично тела не видел. Ранен был, в госпитале лежал. Но в той мясорубке шансов уцелеть мало у кого было. Нас было немного, и патронов на всех не хватало.
– Где это произошло?
– Быстро все случилось – налет, бомбежка… Полустанок маленький, надписи нет, какой-то километр – я толком и не видел. А увезли оттуда без памяти. Но при желании, после войны, думаю – найти можно. Должны же люди помнить, железнодорожники хотя бы. Братская могила быть должна.
– Думаете, мы победим?
– Не сомневаюсь. Пока есть такие командиры, как ваш муж, Россию не победить, не согнуть.
– Спасибо за весть. Вы так убежденно говорите, как будто наперед знаете.
– Не знаю, но верю, – поосторожничал Иван. – Русь тысячелетия стоит, и кто только по наши души не приходил – от татар до поляков. И что? Где они все? Устоим!
– Слышал бы вас сейчас сынок наш, Андрей!
– А где он?
– На толкучку пошел – мои сережки на съестное менять. Может быть, вы останетесь?
– Я проездом. Сами понимаете, военный человек подневольный. В полк надо вовремя прибыть.
– Да-да, я понимаю. Спасибо вам за весточку. Хоть она и горькая, но теперь я знаю и сыну скажу, что его отец в бою погиб.
– Пусть голову не склоняет. Его отец настоящий человек, герой. Прощайте.
– Заходите, если в Москве еще будете.
– Это вряд ли.
Иван вышел. Тяжелую весть он принес в этот дом – весть о гибели мужа и отца. Но и достоинство вернул: не изменник Павлов. Пусть жена и сын гордятся.
Иван прошел двор и вывернул на улицу. А через двести метров к нему кинулась девушка. Обняла. От неожиданности он отпрянул.
Стоявшая рядом ее подруга изумилась:
– Оля, ты чего?
– А помнишь, я тебе рассказывала, как меня сержант на штурмовике спас, вывез? Вот это он и есть.
Тут и Иван вспомнил. Только он ее летом видел, в комбинезоне и шлеме. А теперь она была в шапке и шинели.
Девчонка отступила на шаг.
– Вы же Николай Кравчук?
– Да.
– Только изменились вы.
– Госпиталь не санаторий, не красит.
– Так вы из госпиталя?
– Да, в запасной авиаполк направлен по выздоровлении.
Ольга переглянулась с подругой:
– А идемте к нам. Мы с девчонками на квартире живем, не в казарме. Это недалеко от аэро-дрома.
Вечер мог быть многообещающим, но Иван сразу сообразил: если будет проверка документов, ему полный… абзац, потому как по документам он никакой не Кравчук, а Скворцов. И тогда все снова: конт-рразведка, лагерь. А второй раз ему может не повезти, снаряд в одно и то же место дважды не попадает.
– Не могу, – твердо отказался он. – У меня предписание, и я уже опаздываю.
– Жаль. – Ольга выглядела разочарованной. Наверное, Иван в ее глазах выглядел героем. Приземлился, спас от немцев, потом был сбит, госпиталь… Настоящий летчик-фронтовик, не тыловая крыса.
– Может, свидимся еще. До свиданья.
Ольга с подругой еще несколько раз оглядывались, пока Иван уходил. Надо же, какая неожиданная встреча! Но сам Иван испытывал смешанные чувства. Он был рад, что девушка жива. Но наряду с радостью ощущал и некую досаду – ведь он чувствовал себя обманщиком. Чужие документы, чужая жизнь. Вздохнув, он поехал на вокзал.
Здесь снова была проверка документов. Досматривали тщательно. Только потом он узнал, что документы разглядывали только с одной точки зрения – все ли секретные знаки на месте? В его предписании не была пропечатана точка. И это была не ошибка типографии, а знак для проверяющих. И скрепки на документах были ржавые, а не поддельные, изготовленные немцами из нержавейки для своих агентов и разведчиков. Так вычисляли настоящих диверсантов.
Поезда он ждал долго, но сел.
ЗАП был недалеко, в ближнем Подмосковье.
Запасные авиаполки имели постоянный и переменный состав. Постоянный – это штаб, летчики-инструкторы, технический состав. Переменный – это летчики, прибывающие после госпиталей из расформированных частей и авиаучилищ. Контингент был разный – и по налету, и по боевому опыту. Летчиков обучали полетам на новых типах самолетов, формировали из них эскадрильи и полки, укомплектовывали техническим и прочим персоналом и отправляли в действующую армию.
Авиазаводы осваивали и начали массово выпускать новые типы самолетов: Як-1, МиГ-1, Пе-2 вместо устаревших И-15, И-16, СБ. Кроме того, стали поступать самолеты по ленд-лизу – их тоже было необходимо осваивать. Дело усугублялось тем, что все надписи на приборах, тумблерах, ручках были на английском языке. Надписи переводились, тиражировались, и в авиашколах и ЗАПах их заучивали наизусть.
