Но если ты позовешь Лавра Георгиевича, то надо будет искать и куму, а это тебе лучше найти кого-либо в Петрограде. Таким образом, первая пара – свои: Степа и Анюта, а вторая – Верхов[ный] главнок[омандую]щий и еще кто-либо; надо будет искать кого-либо поважнее, хорошо бы с титулом. Теперь относительно имени; тут, кажется, вопрос легкий: если мальчик, то, конечно, Георгий, если девочка, то Ольга, в честь бабки.
Вероятно, Осип уже к тебе приехал и привез 400 руб., а одновременно или немного раньше ты, надеюсь, уже получила 700 (66 в них Осипа), так что тебе должно будет денег хватить… воображаю, как много сейчас идет разговору. Игнат сегодня мне бросил, что Осип, который раньше в Тане души не чаял, теперь очень охладел – «не хочет и письма писать»… И я что-то заметил в этом роде, и мне это досадно: незачем было и огород городить. Вообще…
Перебил мое писанье председатель дивиз[ионного] комитета, который доложил мне очень радостную весть о полной удаче моей идеи. У меня стряслась с офицерами в одном полку беда, которая уже почти пошла к пропасти; я подставил плечи, с риском сломать всего себя… и телегу спас. Подробнее не могу. Давай, лучшая из всех жен, твои губки и глазки, и наших малых, я вас обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей.
Целуй Алешу, Нюню, деток. А.
26 августа 1917 г.
Дорогой мой жен!
Хотел тебе начать письмо в 10 1/2, когда с бугров, что нас окружают, с занятий с песнями возвращались роты, но узнал, что сегодня мотоциклет не пойдет на почту… и оставил свое писание до 16 часов. От тебя писем нет дней 5–6; не знаю, чем это объяснить; вероятно, товарищеской почтой, которая при 8-часовом труде, как это ни странно, стала никуда не годной. И сегодня почта ничего от тебя не принесла. Оно бы ничего – что поделаешь с товарищами – но я тебя в ночь с 22 на 23.VIII плохо видел во сне, и это нет-нет да и приходит мне в голову.
Мы остаемся на месте, ребята занимаются, стреляют, и я лично отдыхаю: читаю Историю, веду записки и могу вставать не ранее 8 часов. Во время моей болезни опять открылась у меня кровь, и это меня беспокоило, но доктор сказал, что это воспаление одной из каких-то кишок, минует болезнь – пройдет и кровь. Так оно и вышло. Мой дивиз[ионный] врач хоть и большой трус – увидит аэроплан, не рассмотрит, чей, и спешит прятаться, но как доктор кое-что понимает.
Относительно Гени у тебя, вероятно, вопроса уже не возникает, так как при теперешней обстановке в Петрограде едва ли там возникнут вообще какие-либо учебные занятия.
Я иду дальше: нельзя нам убрать оттуда из нашего добра еще что-либо; мою библиотеку я уже не разумею – слишком грузно и много, а хотя бы что-либо более дорогое и портативное. Конечно, дойти до Петрограда сухим путем в этот год немцы не могут, но прорыв Финским заливом или по территории Финляндии еще не исключен. Во всяком случае, я бросаю свою мысль в том смысле, чтобы ее не упускать из виду и стараться осуществить исподволь. Я не знаю, что ты там из дорогого оставила, во всяком случае, ковры и картины у Каи, а это у нас с женушкой основной наш капитал; а теперь его едва ли оценишь меньше, чем тысяч 15, а то и 20.
У меня приходит мысль продать Ужка. Он сейчас в хорошем состоянии и за него рублей 700–800 взять можно без труда. Зимой кормить лошадей будет трудно, а в случае демобилизации и деться с ним будет некуда. Кроме того, он не дает хорошего роста и садится мне на него не складно, особенно при его теперешней короткости. Напиши, как ты думаешь? Я хочу еще выждать месяца два, чтобы окончательно обрисовались ужковские шансы.
Сейчас мне подали твое письмо от 15.VIII (№ 765); ты, моя нехорошая девчонка, о ка…ствующем городе! Вот теперь бы совсем своевременно оставленному некогда гарнизону показать и свой патриотизм, и свое мужество… Думаю, что удерут первые. Моя цыпка, я опять за политику, которая и тебе, и всем нам надоела до крайности. Относительно Лавра Георгиевича в качестве кума я думаю по-прежнему, но с той прибавкой, что его надо будет просить и в случае, если он полетит, а это легко может случиться. Черемисов теперь уже фигурирует в качестве «кандидата советов»; это, конечно, утка, но дающая разгадку его поступления вверх по лестнице.
Ты обронила фразу, что иногда тебе хочется, чтобы обо мне забыли. Это – золотые слова. Теперь действительно лучше, чтобы забыли: разобраться сейчас трудно, взять надежный практический курс почти невозможно, а сломать голову, при некотором запасе искренности и горячности, легче легкого. Правда, получение корпуса даст мне рублей 400–500 в месяц больше, но пока мы сумеем прожить и на то, что получаем; зато новое место сулит много новых неожиданностей.
Я все на покое. В дому моем настроение среднее, хотя все же благоприятное. В квартире два привилегированных квартиранта немного повздорили с подвальными, но дело направилось к хорошему исходу. Много капризов и желаний, но до меня эти мелочи доходят мало, почему и не нервируют.
Приказал привести сюда Ужка, и он теперь стоит рядом с Героем… Галя сзади с сыном. Авксентий соскучился по Ужку и теперь чистит их чуть ли не через каждые пять минут; не реже этого выскакиваю и я в конюшню. Сегодня вымеряли обоих. Ужок в длину кажется очень коротким против Героя, а на деле не больше, чем на вершок; ростом, кажется, почти одинаков, а между тем разница в росте пока не меньше вершка. Объясняем это тем, что Герой кованый, а Ужок – нет.
У меня на столе стоит букет желтых цветов (в метал[лической] кружке) и лилово-красных (в эмалирован[ной] кружке), лепестки последних я тебе вкладываю. Торгую у своей хозяйки полотенца, думаю купить и при случае тебе переслать. Орден Георгия III ст. до сих пор мне не присылают, и хорошо, что мне подарили. Стол у нас хороший, компания веселая… все скалим зубы, только из-за Риги носы повесили.
Давай, золотая моя, твои глазки и губки, а также наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей.
Целуй Алешу, Нюню, мальчиков. А.
26 августа 1917 г. [Дата подписана рукой Е. А. Снесаревой. Без начала: стр. 5]
…своем здоровье все помалкиваешь. Что ты можешь ходить («мы с дочкой опоздали к причастию…»), это я могу сообразить, но как твое состояние в подробностях: ну, там в животе как, выше, ниже, что с сердцем… почем я знаю, как это нужно описывать, одно только знаю – поподробнее. Ну и на счет обмороков, цветов радуги в глазах и т. п. Догадываюсь, что Родионовы хотят приехать в Острогожск. Это положительно хорошая мысль. Конечно, это ты ее внушила; только смотри не перехвали, чтобы потом можно было выкрутиться. А хорошо потому, что теперь лучше всего селиться в уездных городах: в деревне прокормишься, но опасно, в большом городе надежно, но голодно; городок и составляет надежную золотую середину. Уговори стариков, чтобы они особенно не привередничали; лишь бы был найден уголок, где можно приткнуться. А как это к Алеше попал большевик и каким образом он почувствовал нужду в церкви – это не по-большевистски! Им бы прямо лезть дьяволу в лапы, это для них самая подходящая дорога и в этом, и в будущем свете.
