Жизнь А. Е. Снесарева была всецело посвящена своей Родине, безопасности и благополучию ее народа. Для него не стоял обывательский вопрос, что ему дала Россия, чем она ему обязана. Он не искал собственного обустройства вне России, поэтому для него на первом месте всегда были проблемы ее обустройства. Для него существовал только один вопрос: как лучше выполнить свой долг перед Отечеством, как защитить его от внешних посягательств и предупредить, уберечь соотечественников от безответственных действий, разрушающих свою же государственность и общественность.
Такие цельные одаренные натуры как А. Е. Снесарев – не частое явление в истории любого народа. Они составляют предмет его гордости и достоинства, являются свидетельством сохранения в нем нравственных сил и способностей на великие исторические деяния.
Снесарев оставил огромное научное наследство. Оно включает несколько сот статей, десятки книг и большой рукописный архив, который хотя и не полностью, но все же сохранился благодаря самоотверженным усилиям его близких.
В фронтовых письмах и дневниках Снесарев весь как на ладони со своим внутренним миром, делами и поступками. Каждый может принять то, что ему ближе.
Профессор И. Даниленко
Письма с 27 июня по 22 октября 1914 года в бытность начальником штаба 2-й казачьей Сводной дивизии
26 июня 1914 г. Голосково.
Дорогая Женюша!
Начинается второй день моего житья, сейчас 9 часов утра, и в окно моей комнаты смотрит на меня прекрасный день – теплый и слегка пасмурный. Хозяйки меня встретили приветливо, и вчера с одной из них я наговорился вволю. Пока живу один, так как Лев Трофимович [Думброва] поселился в другом месте. Хлопот вчера было целая масса. Начальник дивизии
[8]
приехал сегодня – в 3 часа дня. Много хожу по саду и думаю все о том, как скоро получат реальную форму «достоверные сведения»… Думаю и о пустяках, – сад так запущенно хорош, вблизи много цветов, которые пахнут страшно сильно, внизу речка, пробивающаяся кусками сквозь зелень… Хорошо. И только вас нет, которых крепко обнимаю и целую. А.
27 июня 1914 г.
Дорогая Женюша!
Пишу тебе из Межибужского замка. Настала у нас горячая пора, и сегодня Легкомысленный уже в хорошей работе. Наше положение с переходом сюда вышло довольно пиковое и трудно сказать, как мы из него выкрутимся.
Я все нет-нет, да и задумываюсь о своих двух подписях. На всякий случай заяви в банке мальчику, что сидит у текущего счета, или даже твоему длинноносому знакомцу, что в мое отсутствие из Каменца по моим чековым требованиям будешь получать только ты и притом лично…
Они поймут разницу: когда я в Каменце, мою подпись надо подделывать, а когда я вне Каменца, то являются еще два случая: украсть или найти чековую книжку.
Здесь пока обо мне никаких сведений нет, сижу я один, и выходит смешно: я, предполагавший отсутствовать, присутствую, и другие – наоборот. До сих пор моих чемоданов нет, и я сплю без простыни на кровати, предоставленной мне хозяйками… подушек три (провоцируют новую кражу), а простыни ни одной. Как-то забываю сказать, да и неловко. Столовать[ся] будем в арт[иллерийском] дивизионе, и это не улыбается: молодежь (семейные едят у себя) ест просто, наскорях, абы как.
Дни стоят хорошие, хорошо и у моих старух, да у вас, вероятно, лучше. Скоро как кончающая институтка начну считать, сколько мне быть в этом самом Межибужьи. При еду домой – и первым делом отлежусь, и потом в порядок приграничные дела, а потом… сам не знаю что, будем с женкой разговаривать о разных материях – высоких и низких. Как ты себя, детка, чувствуешь? Прибавь, милая, жирку пуда на четыре… много, так хоть на четыре фунта, хоть на четыре золотника, если и это много… но только прибавь. Письмо с Колосковым получил. Наранович все про свой обход, характерная черта.
Целую и обнимаю вас всех много и крепко. Отдыхайте, правьтесь, вылеживайтесь. Андрей.
1 июля 1914 г. Голосково.
Дорогая Женюра!
Вчера из Штаба лагер[ного] сбора я попробовал тебе написать письмо, думая, что н[ачальник] д[ивизии] будет долго смотреть поле, а он через пять минут возвратился, и пришлось оборвать письмо. Это письмо тебе передаст Андрей Михайлович, он и расскажет, в каких мы обретаемся трудах и заботах. Вчера с шести на поле, а прибавь, в 6 вечера поехал с нач[альником] дивизии в автомобиле. Васька (буду так звать Легкомысленного для сокращения) кряхтит, но Сидоренко говорит, что с него как с гуся вода… приходит мокрый весь, не ест, а часа через полтора опять хватает губами то за рукав, то за ремень. Упрямство у него имеется, и порядочное, но стал ровнее, рысь лучше и ездить на нем приятнее. Вчера утром приехал Ник[олай] Алек[сеевич] и мне будет легче, все на него свалю и сам оставлю за собой дирижерство. Погода у нас больше хорошая, но бывает так душно, что случаются солнечные ударчики… меня чуть-чуть хватило позавчера, через часа полтора-два все прошло, вчера Гуславского хватило более сильно, встал из-за стола и уехал…
Твое письмо получил вчера, оно веселое и пейзажное… сцена обливания забавна… дал письмо прочитать Сидоренке, забыл спросить о впечатлении… Известий из Питера все нет, а мне уже надо выехать за границу… поднимать с Леон[идом] Иван[овичем] [Жигалиным] вопроса не хочу, все надеюсь выехать… Что они там думают! Хотя физич[еских] трудов очень много, но духовно я довольно спокоен, и все же мне уже все это надоело: это барачная жизнь, грязь, отсутствие книги, газеты… да и если таковые есть, то не удосужишься их читать. Пиши, детка, папе, чтобы он разузнал хорошенько, да написал нам обстоятельно.
Я прямо не знаю, какой мне держаться политики. Написали ли тебе офицеры о получении денег? Про какой пакет ты пишешь? Может быть, напишешь Ал[ександру] Ал[ександровичу] Самойло относительно моего прикомандир[ования] к Глав[ному] упр[авлению] Ген[ерального] штаба. Все же у меня внутри сидит думка, что я вас, моих славных, увижу и обниму. Мне думается, что мы все поправимся за это лето. Как операция с Кирилкой? Спроси докторов и не упусти время сделать операцию.
Петровский рассказывал мне сцену свидания его с дочерью.
Целую и обнимаю. Ваш Андрей.
2 июля 1914 г.
Дорогая моя Женюрка!
С этим письмом к тебе явится писарь. Прежде всего, дай ему какие-либо калоши; лучше те, что без номеров, иначе во время дождя мне тут ходить нельзя. Затем, в моем левом ящике имеется маленькая папка дел, касающихся предполагавшейся поездки офицеров Ген[ерального] штаба… кажется, там есть синие листы: задание, боевой состав, препроводительная бумага за подписью ген[ерала] Ломновского… Ты все это собери, запечатай сургучом и передай писарю для отвоза мне сюда. Если есть какие еще бумаги на мое имя, напр[имер], относительно границы, то также передай писарю Бойко.
Не забудь заказать у Визенталя мне погоны с шифровкой; Ник[олай] Алек[сеевич] ему заказывал, и он знает, а Бойко тебе объяснит, где он живет (пройдя мост по левой стороне, за Иллюзионом… там прачечная). Повези с собой образчик моих погон. Когда погоны будут готовы, то пришли или с почтой, или с оказией.
