К генералу Гурко приводят также ежедневно по несколько человек болгар, жителей Плевны. Изгнанные из своих домов на улицу турками болгары, несмотря на запрещение под страхом смертной казни уходить из Плевны, бегут оттуда целыми семьями к линии наших аванпостов, обыкновенно по ночам, но показания этих беглецов ничтожны. Они сами говорят, что турки скрывают от них все и так презирают их, что не только не сообщают им ни слова о своих нуждах, но и ни с чем, кроме приказаний, не обращаются к ним. Болгары эти только и делают, что жалуются на свою несчастную долю и на то, что турки их окончательно обобрали.
Совершенно противное показали два солдата, захваченные вчера в плен казаками при нападении на турецкий транспорт (больных и раненых). Солдаты эти имели бодрый и здоровый вид и на все вопросы отвечали, что положение турецкой армии в Плевне блестящее, что плевненская армия ни в чем не нуждается, имеет теплые одежды, получает достаточное количество продовольствия, а именно по два с половиной фунта в день хлеба и по два фунта мяса на человека, и что бегают из Плевны одни только трусы и негодяи, словом, которым доверять никак не следует.
Генерал Гурко, перейдя реку Вид, расположил временно свой штаб в селении Трестеник северо-западнее Плевны. Это бедная, печальная деревушка, выглядевшая еще печальнее сквозь сетку мелкого дождя, не перестававшего идти две недели кряду. Домики врыты в землю, крыши покрыты землей, и вся деревня имеет вид сотни разбросанных на большом пространстве землянок. Подъезжая к этой деревушке в сырую погоду, не различишь даже вблизи домов; дым, выходящий из крыш, стелется низко по земле, и видишь только будто сама земля дымится и курится. На улице деревни – невылазная грязь, глубокая, липкая, в которой уходят и вязнут ноги лошадей. А под земляными крышами, в какой домик ни заглянешь, царит одна и та же невеселая картина. Внутренность землянки без окон, в углах темно, свет проходит через единственное отверстие, пробитое где-нибудь сбоку в крыше. Это отверстие служит вместе с тем и трубой для выхода дыма. Под этой дырой на полу горит целый день огонь, которому в пищу отдаются высохшие стебли кукурузы. Пламя мгновенно вспыхивает ярко и сильно и на минуту освещает темные углы землянки красноватым отблеском; огонь ослабевает, и густой дым поднимается в отверстие и борется там со снежинками и каплями мелкого дождя. В углах землянки сыро и холодно; просачивающийся сквозь крышу дождь формируется в большие капли, и капли эти глухо падают на пол. В одном из углов охает и стонет болгарин в лихорадке, накрытый разного рода тряпьем, женским платьем, полушубками, а вокруг огня десяток ребятишек протягивают свои захолодевшие ручонки к пламени, на котором варится тут же их незатейливый обед, по большей части – кукуруза в разных видах: вареная, печеная, хлеб из кукурузной муки… Женщины то и дело снуют по избе, кто с ведром воды, кто с дровами; другие сидят с работой – прядут нитки и прикрикивают на детей. На вопросы: кто они, откуда? – звучит один и тот же ответ: «Беглые из селений Ракиты или из селения Яблоницы; пришли к ним турки, взяли у них все: телеги, быков, овец, ячмень, одежду и повыгнали их из домов; едва сами успели спастись бегством». Женщины-болгарки безропотно переносят суровую долю и, принужденные приютиться в чужом доме, целый день работают на себя и на семью хозяина. Наоборот, мужчины-болгары только и видишь, что сидят без дела у огня, глядят тупо в одну точку и на вопросы отвечают односложно и неохотно.
Между тем по улицам этой бедной деревушки, по невылазной грязи проезжают ежеминутно блестящие рошиоры (регулярная румынская кавалерия), на высоких и красивых конях офицеры, элегантно сидящие верхом, на голове маленькая шапочка, кокетливо накинутая набекрень. Тут же сторонкой плетется невзрачный кубанец и тащит за собой десяток лошадей к ручью, протекающему через деревню; проедет партия осетин. Последних сразу не отличишь от черкесов. Та же маленькая лошадка, порыжевшая бурка, небрежно накинутая на плечо, мохнатая папаха и восточный тип лица. Но зато эта невзрачная на вид кавалерия навела панический страх на все виды турецкой кавалерии с тех пор, как появилась за рекой Вид. После двух-трех стычек с черкесами и регулярной турецкой кавалерией она достигла того, что ни один черкес и ни один турецкий всадник не осмеливается отъехать за версту в сторону Софийского шоссе. Турецкие пули кубанцы и владикавказцы презирают, говоря, что турки стреляют, не целясь, да и вообще ружейную перестрелку считают ни к чему не ведущей забавой, в которой и время тратишь, и людей губишь.
– Настоящее сражение, – объясняют они, – состоит в том, чтобы с гиком кинуться на турок и рубить их шашками: кто больше зарубил турок, тот и герой.
При этом они указывают на одного осетина, коренастого, невысокого роста, который под Ловчей зарубил 18 человек турок и больше бы зарубил, прибавляет рассказчик, да на 18-м удар пришелся по затылку, а всякий дурак знает, что эту кость хоть топором руби, только топор сломаешь; на 18-м у него и выскочил клинок из рукоятки.
Третьего дня у владикавказцев было большое празднество по случаю раздачи Георгиевских крестов за дело под Ловчей. Много было по этому случаю изжарено и съедено шашлыка, немало выпито вина, празднество окончилось танцами, лезгинкой и заключилось комической сценой. Между владикавказцами есть несколько мусульман, которые получили орденские знаки Святого Георгия, установленные для нехристиан, то есть с изображением на кресте орла, а не Георгия, скачущего на коне. После вина и танцев мусульмане обозревали кресты своих товарищей и, заметив разницу между ними, пришли к своему полковому командиру, жалуясь на то, что их обидели.
– Не хочу птицу, – говорили они, – давай джигита! Командир отправил их спать, и они успокоились. Под Плевной все эти дни не умолкает канонада. Турки редко отвечают на наши выстрелы.
Трестеник,
4 октября 1877 г.
Императорская гвардия под Плевной. День генерала Гурко
Генерал Гурко, получив новое назначение командующего всеми войсками, которые будут переправлены за реку Вид, избрал своим временным местопребыванием селение Иени-Беркач, на юго-востоке от Плевны. Это селение лежит в местности, пересеченной холмами, на склоне возвышенности и представляет то удобство, что отсюда открывается обширный кругозор на линию Софийского шоссе, начиная от селения Дольний Дубник, под самой Плевной, и до селения Телиш. В ясные осенние дни, какие стоят теперь у нас, невооруженным даже глазом видно из Иени-Беркача сквозь прозрачный воздух ряды турецких транспортов, двигающихся по шоссе взад и вперед из Плевны и обратно, а по вечерам и ночью линия шоссе усеивается светящимися точками от огней турецких биваков. Видимо, турки зорко стерегут и внимательно блюдут свой единственный путь в Плевну и, следуя своему военному правилу врастать в землю, окружили себя и здесь ровиками, ложементами, редутами, словом, по линии шоссе вросли в землю, озаботившись из каждой возвышенности у шоссе образовать новую маленькую Плевну.
В настоящую минуту, как оказывается из наблюдений и расспросов пленных или беглых из Плевны турецких солдат, на Софийском шоссе царит особенно оживленное движение. Что касается транспортов, идущих по направлению к Плевне с продовольственными и боевыми запасами, то транспорты эти всегда часты и многочисленны, так как в самой Плевне и те, и другие запасы истощились, между тем как для прокормления 50–60-тысячной армии в Плевне требуется огромный ежедневный подвоз провианта. Но навстречу этим транспортам выходят в настоящую минуту не менее многочисленные транспорты из Плевны, направляясь в Орхание и Софию. Эти последние транспорты наполнены больными и ранеными солдатами, которых турки, по последним известиям, вывозят всех из Плевны до последнего раненого или больного. Вместе с тем Осман-паша распорядился о немедленной высылке из Плевны всего как болгарского, так и турецкого населения города, отобрав уцелевшие от бомбардировки здания под зимние квартиры для солдат. Жители Плевны, как рассказывают, воспротивились было такому распоряжению Осман-паши, но турецкий начальник объявил им, что они могут, пожалуй, оставаться в городе под условием не выходить за черту города за добыванием себе пищи. Этого было достаточно, чтобы население потянулось на другой же день по Софийскому шоссе, уходя в Орхание и Софию. Подобные меры, принятые Осман-пашой, показывают только, что турки, удалив от себя лишний балласт и укрепив дорогу в Софию, намереваются держаться в Плевне до последней возможности. Наши орудия продолжают напоминать им о себе. Но система пальбы с нашей стороны несколько изменилась в последнее время. Отдельных выстрелов не слыхать вовсе, одни лишь глухие звуки залпов из многих орудий разносятся в окрестностях Плевны. Принято теперь направлять орудия многих батарей в одну точку, представляющую почему-либо наибольшую важность, чтобы сосредоточенным таким образом огнем наносить в данной точке наибольшее количество вреда туркам.
