– Куда это вы ведете вашу часть? – любопытствую я у офицера, проходящего мимо.
– Нас посылают на Софийское шоссе к графу Шувалову: тут два батальона лейб-гвардии Преображенского полка; два других батальона остаются на позиции генерала Рауха. Там у Шувалова завязалось, кажется, серьезное дело. Целое утро слышана была горячая перестрелка.
Граф Шувалов, надо заметить, назначен генералом Гурко командовать отрядом на нашем правом фланге; задача его – вести по Софийскому шоссе со стороны Орхание наступление на Араба-Конак и вместе с тем охранять правый фланг наших войск на Балканах.
Далее по дороге вверх тянутся вереницы ослов, лошадей, тяжело нагруженных мешками с сухарями, патронами, манерками с водой. Боевые и продовольственные припасы приходится доставлять снизу из Этрополя на позицию генерала Рауха.
На одной из площадок между деревьями расположено несколько палаток, много лошадей, стоит кавалерийский пост – это этапный пункт по дороге к генералу Рауху. Тут меняют усталых коней, чтобы скорее доставлять снаряды наверх и быстрее перевозить сверху донесения в Этрополь к генералу Гурко. У самой дороги сидит верхом на деревянном ящике офицер-драгун с куском хлеба в одной руке и с куском мяса в другой.
– Дайте лошади вздохнуть, – обращается он ко мне, – закусить не хотите ли?
Я слезаю с лошади, присаживаюсь к драгуну, который начинает рассказывать длинную историю о том, как драгуны по самой этой тропе гнали отступавших из Этрополя турок. Рассказ не лишен хвастливости, так как из него оказывается, что шесть человек охотников из спешившихся драгун преследовали три табора турок. Рассказчик, конечно, был в числе шестерых. Преследование происходило ночью, и неприятель предполагал, что большие силы гонятся по его пятам. Турки бросали по дороге свой обоз и все отступали. Только когда драгуны увидали, что у неприятеля впереди есть три орудия, тогда дали знать остальным драгунам, стоявшим у подошвы горы; прибыл тогда целый эскадрон драгун на помощь, который и завладел орудиями.
– Паника турок, – продолжает рассказчик, – была до того велика, что неприятель не решился даже попытаться отбить у нас свои орудия, которые всю ночь стояли в виду турецких редутов, куда спрятались бежавшие турки.
– А в редут вы пытались ворваться?
– Как же, пытались, но были встречены оттуда таким огнем, что командир наш решил не терять людей напрасно и не раздражать турок, имея уже в руках такую добычу, как три орудия.
По сторонам дороги действительно много брошенных турецких ящиков с патронами и изломанных телег, местами были рассыпаны на земле снаряды горных орудий. По дороге попадалась также часто падаль заморенных коней и волов.
Поднявшись еще версты две кверху, я увидал расположенный по склону горы биваком лейб-гвардии Семеновский полк: множество палаток между деревьями, офицеры и солдаты собраны кучей – сегодня у семеновцев полковой праздник и вместе раздача наград за дело у селения Правец. Генерал Гурко поздравляет их и с праздником, и с наградами. Густое, повторенное несколько раз эхом ура раздается в лесу; еще раз громкое ура, и раздирающий воздух пронзительный шип наполовину со свистом и звук «бамм» около полка разорвавшейся гранаты.
– Подлецы! Как метко стреляют, это они на голоса пустили! – говорят между тем офицеры. Третий раз еще более густое ура разносится и гудит по лесу на поздравление генерала Гурко.
– И часто к вам залетают? – спрашиваю я у одного из офицеров.
– Бывает, – отвечал он. – Представьте себе, сегодня одна граната влетела на кухню как раз в миску с супом, разорвалась и никого не задела. Совсем без супу остались.
От семеновцев и не видать еще за деревьями неприятельской позиции; для этого надо подняться еще с четверть версты в гору на нашу батарею. Наша батарея из восьми орудий расположена в лесу на высшей точке горы и стреляет по неприятелю снизу вверх. Неприятельская позиция господствует над нашей со стороны генерала Рауха и находится от нашей батареи на расстоянии 650 сажен, по крайней мере таков прицельный выстрел наших орудий. Позиция неприятеля представляется здесь горой, вершина которой поднялась над нами: гора эта также вся поросла лесом, только гребень лысый, и кажется желтым пятном, местами покрытым другими – белыми пятнами снега. Всего гребня нам не видно, так как мы стоим близко к неприятельской горе и смотрим на ее вершину снизу вверх. Мы видим поэтому только часть лысины, обращенную к нам, точно также нам не видно всех редутов, настроенных неприятелем; видна только одна стена редута, так сказать, его профиль. За эту стену мы направляем наши снаряды. Из стены на нас стреляют, в свою очередь, три орудия неприятеля.
Едва генерал Гурко, поздравив семеновцев, вошел на батарею, он приказал не в очередь (так как на батареях соблюдается известный порядок стрельбы) открыть по неприятелю огонь залпами изо всех орудий. Раздалась команда «к орудиям!». Восемь выстрелов слились в один оглушающий звук, и через секунду с неприятельской горы долетел гул от разрыва наших снарядов. Залпом с нашей батареи был дан как бы сигнал к открытию огня с других батарей. С позиции генерала Дандевиля понеслись к туркам 16 гранат, а над нашими головами летели снаряды из шести орудий, расположенных позади нас двух батарей Ильина и Ореуса на более высоких гребнях той же Рауховской позиции и потому стрелявших в турецкий редут через наши головы. Турки стали тотчас же отвечать из своих трех орудий, и вот поднялся в лесу целый ад шипящих, свистящих и воющих звуков, удесятеряемых эхом леса и гор.
– Своя! Чужая! – спорили двое офицеров, слушая полет гранат над головами.
– Чужая! – с уверенностью прибавил один из них, когда в пяти шагах граната разломала в щепы какой-то ящик и забрызгала землей говоривших.
Генерал Гурко с биноклем в руках переходил ежеминутно с места на место, выбирая пункт, с которого было бы лучше видеть действия наших снарядов. Но кроме белых дымков над лысиной неприятельской горы и над профилем редута, ничего видно не было. (С позиции генерала Рауха стреляют только шрапнелями; с позиции генерала Дандевиля только гранатами.) Сколько за этой стеной редута турок, попадают ли в них наши снаряды – все это, глядя на неприятельскую позицию снизу вверх, нельзя было определить.
– К семеновцам пошла! – говорил меж тем какой-то фейерверкер, определяя полет неприятельского снаряда.
– Говядину у них отобьет, – острил на это наводчик орудия, намекая на разбитую у семеновцев поутру миску с супом.
– Куда это вы? – спрашиваю я знакомого офицера, поспешно взбирающегося на седло.
– К генералу Дандевилю посылают кратчайшим путем, – отвечал он, – а знаете, этот кратчайший путь все время идет опушкой леса на виду у турок. Вчера по генералу Гурко, когда он переезжал отсюда к генералу Дандевилю по этому пути, турки выпустили 15 гранат; они ложились то впереди, то позади генерала всю дорогу; они каждого всадника провожают так. Брр! – прибавил он, пришпоривая лошадь и исчезая за деревьями.
– Три дня ваше высочество не умывался, не раздевался, – говорил, обращаясь к принцу Ольденбургскому генерал Раух, сильно похудевший и пожелтевший в последние дни.
