Генерал Гурко, простояв около двух часов на батарее, потребовал коня, чтобы вернуться в Этрополь до наступления темноты. Офицеры Семеновского полка, когда генерал проехал мимо них, умоляющим голосом обращались к свите генерала:
– Ради Бога! Если нам письма есть в штабе, присылайте сейчас же их сюда. На этом Иерихоне (так называли они свою гору!) письма – единственное утешение.
Вообще говоря, позиция генерала Рауха расположена весьма невыгодно сравнительно с неприятельской, находясь значительно ниже неприятеля, который каждую данную минуту может обсыпать ее пулями сверху. Кроме того, с Рауховской позиции, за исключением одной стены турецкого редута, торчащей над головой, из-за деревьев не видать ничего более; так что все назначения позиции генерала Рауха сводятся к тому, чтобы тревожить неприятеля артиллерийским огнем, не отдавая себе даже ясного отчета о количестве вреда, наносимого этим огнем неприятелю. Атака Шандорника со стороны генерала Рауха едва ли возможна, ибо подступ к редуту весьма крутой и продолжительный и самый редут представляется укреплением более внушительным, чем было укрепление у Горнего Дубника. В прошлом моем письме я упоминал уже, что три роты Псковского полка, составляя аванпостную цепь впереди позиции генерала Рауха, ворвались 16 ноября совершенно случайно в редут, заняли его, но не могли по своей малочисленности держаться в нем до тех пор, пока успели подойти подкрепления. Турки с того времени еще более окопались, и по сведениям, собранным из допроса пленных, они значительно усилили гарнизон Шандорника. Атака Шандорника в настоящую минуту сопряжена была бы с огромными потерями. Вообще турецкие укрепления, оберегающие перевалы Балкан и путь на Софию, очень сильны и многочисленны: их тут целая цепь, расположенная по вершинам гор. Виденный с позиции Рауха один профиль турецкого редута составляет только начало, первое кольцо продолжительной цепи укреплений, заключающейся Араба-Конаком. Эти укрепления видны и обстреливаются с других наших позиций – генерала Дандевиля и со стороны шоссе графа Шувалова.
Путь, ведущий на позицию генерала Дандевиля, еще более труден и недоступен, чем путь, ведущий к генералу Рауху. Это настоящая лесная трущоба на крутой горе, трущоба, в которой нога человека и животного на каждом шагу то ступает на острый камень, то уходит в грязь по самое колено. Кажется невероятным, как могли протащить тут 16 девятифунтовых орудий! Какого труда это стоило! Когда на сильном коне надо три часа времени, чтобы взобраться верхом четыре версты наиболее крутого пути в гору. Едешь тут до того медленно, что словно топчешься на одном и том же месте; одна нога лошади уперлась о камень, другая глубоко ушла в грязь, задняя нога срывается с камня и скользит, лошадь идет равновесия и качается всем телом. Невозможная дорога. Между тем по ней беспрестанно двигаются солдаты, направляющиеся то кверху, то спускающиеся вниз; лошади и ослы тащат сетки с сеном, мешки с сухарями и мясом. На каждом шагу видишь упорную, напряженную борьбу человека и животного с неприступной лесной трущобой. Вон партия болгар с усилием выворачивает ноги из грязи и камней: у каждого болгарина в руках по две палки, скрещенных на затылке, и по привешенной к этому кресту большой гранате – они несут вверх снаряды; четверо солдат конвоируют партию. Болгары переступают, согнувшись, тяжело дышат и не смотрят даже по своему обыкновению по сторонам и не кричат встречному офицеру:
– Здравствуй, братуш!
Солдаты не унывают:
– Эка, воин! – слышу я рассуждение на дороге. – В землю закопался – пуф! пуф! и все тут. Ты вполнее выходи, на-ка попробуй… – рассуждение, очевидно касающееся турка.
– Говорили тож, – раздается позади другой голос, задыхающийся от усталости, – Антрапо́ль возьмем – войне конец. Вот и Антрапо́ль взяли – все миру нет. —
– Антрапо́ль, да не этот, а тот Антрапо́ль, рассказывают, за горами, – возражает кто-то говорящему.
Чем выше поднимаешься в гору, тем хуже становится дорога; лес редеет, мало-помалу уступая место громадным камням, покрытым мохом, а на самой вершине горы нет вовсе деревьев. Это зеленый холм из топкой земли и каменьев, местами лежащих кучей, местами – одиночными каменьями. Сегодня густое облако покрывает вершину, и как назло не видать за туманом ни турецкой позиции, ни всего контура нашей. Надо близко подойти к батарее, чтоб увидать ее; батарей тут две: одна смотрит восемью орудиями в одну сторону, другая – тоже восемью в другую, но обе сегодня молчаливо глядят в туманное пространство; куда же стрелять, когда в десяти шагах от себя не отличишь человека от дерева. Зато между батареями и по склонам вершин, обращенных к неприятелю, идет усиленная работа. Под прикрытием облака солдаты роют землю, строят люнет, копают ложементы, обносят батарею валом; генерал Гурко издал приказание укрепить наши позиции так, чтобы были больше турецких неприступными.
Я направился к палатке генерала Дандевиля, расположенной на опушке леса, и застал генерала, заносившим ногу в стремя, чтоб ехать к генералу Рауху. Очень красивый собой, еще молодой на вид, с нежным румянцем на щеках, генерал Дандевиль, сидя на седле, раздавал по сторонам приказания: «Копию с секретного приказа не забудьте разослать немедленно по всем постам!.. А кроки позиций до сих пор не готовы! Как же вам не стыдно! Послать мне сюда вестового, эй народ! А генерал Краснов где? Озаботьтесь, пожалуйста, – продолжал Дандевиль, обращаясь к Краснову, – вернусь только к вечеру; все оставляю на вашем попечении. Едва туман рассеется, открыть немедля огонь…»
Генерал Краснов – старый знакомый по первому походу за Балканы. Он в отряде генерала Дандевиля командует в настоящее время кавалерийской бригадой (Екатеринославским и Астраханским драгунскими полками). По происхождению он простой казак и выслужился до генерала из простых урядников. Мы усаживаемся с ним рядом на толстое полено и протягиваем ноги к костру. Разговор начинается с воспоминаний:
– Помните, как после перевала у Далбони под Уфланли, в долине Тунджи, вы угощали генерала Гурко и штаб супом из слив? Веселое было время… Расскажите, как же вам удалось отбить у турок эту вершину?
– Калужские молодцы-с, – говорит Краснов, называя почему-то Великолуцкий полк калужцами, – вовлеклись! Поглядеть – тошмаренки: маленькие, худенькие, курносые-с, а вовлеклись! Тел двести в одном месте положили! Ужасное положение! Орудие навели да и стоим в грязи по колено, а калужские – молодцы! А-а-а! хорошее дело-с!
Так характеризует Краснов занятие настоящей позиции Дандевиля Великолуцким полком и защиту первых поднимавшихся сюда наших орудий, на которые насели было турки. Этих орудий было два, и прикрывавшие их солдаты Великолуцкого полка прозвали их «батюшкой и матушкой». Дело, по общим отзывам, было молодецкое: две роты задерживали в течение многих часов наступление турок с вершины, и затем, когда подоспел еще батальон Великолуцкого полка, наши перешли, в свою очередь, в наступление и прогнали турок с вершины, втащили туда орудия, и с этой минуты образовалась тут русская позиция против неприятельской горы Шандорника, позиция, известная ныне под именем позиции Дандевиля.
[10]
