Обратившись к князю Трубецкому, государь сказал:
– Я слышал, князь, что ты недоволен переводом в Смоленск?!.
– Я, государь, готов служить, где вам будет угодно, – отвечал Трубецкой.
– И я полагаю, что так и должно быть! Служить – так служить везде, а не по выбору!.. Но я постигнуть не могу, что так сильно привязывает тебя к Харькову?
– Воспитание детей, государь: там университет и более способов к ученью, нежели в другом месте.
– И это неправда! – сказал государь. – Смоленская губерния смежна с Москвой – только рукой подать, и ты всегда можешь быть там. Ты знаешь, мы с тобой – свои. Если ты желаешь поместить своих детей куда на воспитание, ты всегда мог обратиться прямо ко мне. Что у тебя – сыновья или дочери?
– Я более думаю теперь о сыновьях, – сказал Трубецкой.
– Каких лет они и куда ты их думаешь?
– Одному четырнадцать, а другому двенадцать лет. Я бы просил, государь, поместить их в пажи.
– В пажи? Таких нет! Это должно прежде справиться, могут ли быть тотчас приняты. Дочерей, всех сколько есть, давай! Я поручу их жене моей. Теперь поговорим о губернии, куда я тебя назначил. Для Смоленска собственно мы много сделали, и город в большом порядке; нужно только его поддерживать. Дворянство там – ко всему доброму расположенное; нужно уметь только им руководить и распоряжаться, и тебе немного будет хлопот!
– Ну, Жиркевич! А ты как поживаешь? – сказал государь, подойдя ко мне. – Мы давно уже с тобой не виделись!
– В это время, государь, – отвечал я, – на мою душу легло столько долгу благодарности за ваши милости, что я не найду слов ее выразить!..
– За что?! – сказал государь. – Я благодарю тебя! Я доволен твоей службой… Продолжай служить, как служил до сих пор!.. Но что у тебя Полоцк? Поправляется?!
– Я скоро после пожара выехал из губернии и ничего не могу сказать об этом.
– Где же ты был все это время?
– Здесь, в комитете, под председательством генерала Киселева, об устройстве управления казенными крестьянами…
– Мне Киселев сказал, что это дело уже кончено…
– Точно, государь, о западных губерниях кончено на днях, и я скоро отправляюсь в губернию.
– С Богом! Но смотри, чтобы Полоцк был русским городом!..
– Он и прежде был русским…
– Скоро вы едете к вашему месту? – спросил государь Попова.
– Дня через три или четыре.
– Чем скорее, тем лучше. В вашей губернии жиды много шалят! Я сейчас с графом Бенкендорфом читал записку о новых их проделках… Поезжайте, уймите их!..
Со всеми нами государь говорил с кротким выражением лица, а тут принял серьезный вид и только спросил Приклонского:
– А как идут работы Ипатьевского монастыря?
[583]
Тот заметно оробел, стал отвечать что-то; но государь, не дождавшись конца его речи, поклонился нам и вышел. Через несколько времени, весьма скоро, Приклонский был сменен.
Выйдя на лестницу, ведущую из бельэтажа вниз, мы стали спрашивать стоявшего на лестнице лакея, куда идти в покои к наследнику.
– К вашим услугам, – перебил наши расспросы сам цесаревич, всходивший к нам навстречу, – позвольте мне вас проводить к себе!
Мы пошли вслед за его высочеством. В коридоре повстречалась какая-то дама пожилых лет. Великий князь с утонченной вежливостью поцеловал у нее руку и проводил несколько шагов мимо нас. Потом, когда мы взошли в покои по предварительному докладу через адъютанта Кавелина
[584]
фамилии каждого из нас, цесаревич сказал всякому несколько приветливых слов:
– Вы, ваше превосходительство, до Витебска были, кажется, в Симбирске? Я слыхал о вас! – Затем, раскланявшись, обратился ко всем с извинением, что крайне сожалеет, что время не дозволяет ему долее заняться с нами, ибо он имеет свой назначенный час у государя и опасается, что уже пропустил оный, но имеет достаточно уважительную причину к извинению себя – наше посещение.
Перед отъездом я представлялся великой княгине Елене Павловне.
[585]
Она, между прочим, спрашивала меня, правда ли, что генерал Дьяков все еще болен (очевидно, разумея его ипохондрию). Я отвечал, что последнее известие о нем имел благоприятное.
– Но часто ли возобновляются у него припадки этой болезни, ломота ноги и подагра? – спросила великая княгиня.
– Возобновляются, – отвечал я, с уклончивостью от прямого ответа.
