В тот же день в 10 часов я явился к Жмакину; познакомив меня с местностью, промышленностью Симбирской губернии, нравами ее разнородных обитателей, он дал мне обещание познакомить короче и с главным общественным ее сословием – дворянами, прося для сего дня три срока, а по истечении сего времени он дал мне список с именами и прозваниями до 250 дворян и с отметками. Здесь я должен отдать полную справедливость Жмакину. Отметки его были так верны и так добросовестны, что впоследствии ни в одном из объяснений, мне данных, я не имел случая ошибиться. Это обнаруживает внимательный взгляд, проницательность и совершенное знание людей Жмакиным.
Резче всех он указал мне характер и свойства коллежского советника Андрея Васильевича Бестужева,
[424]
управляющего удельными имениями, с которым судьба прежде всех и короче всех доставила мне случай состязаться.
– Вот человек, – говорил мне Жмакин, – души низкой, пронырливый, но ума утонченного! Из своих видов А. В. Бестужев в не только пожертвует своими родными, женой, детьми, и, ежели вера есть в нем, даже самим Богом! Он имеет большие связи в губернии и в столице. Дай бог, чтобы у вас не вышло с ним какого-либо неприятного столкновения; но опасаюсь решительно, что это должно случиться. Нет мер осторожности, которых бы его хитрая душа не ниспровергла!
Увы! Пророчество сие сбылось не в долгий срок времени…
В воскресенье за несколько минут до полудня явился я во дворец, и в покоях пред кабинетом государя я нашел другого начальника губернии, вновь назначенного начальника Белостокской области статского советника Гоноропуло,
[425]
также для представления. Я был одет сообразно рисункам, как указано быть во дворце, т. е. в коротком исподнем платье, в чулках и башмаках. Гоноропуло же был в ботфортах. Разнообразие наших костюмов навело беспокойство на моего товарища, и я, со своей стороны, от всей души желал бы единообразиться с ним в одежде, но оставалось ровно четверть часа до полудня, и к тому не предстояло никакой возможности. По прибытии моем тотчас вышел, в военной форме, камердинер государя и спросил, не представляться ли я прибыл. Подал мне лист бумаги, прося записать мое имя в доклад государю, который в это время находился еще в церкви, у обедни. Через пять минут в этот покой вошли два флигель-адъютанта, Курутов
[426]
и Рамзай,
[427]
также для представления, но они пошли далее во внутренние покои, а за ними прошли туда же военный генерал-губернатор Эссен,
[428]
комендант Мартынов
[429]
и обер-полицеймейстер Кокошкин.
[430]
Видно было, как государь изволил пройти по коридору в кабинет, возвращаясь из церкви, и тотчас после сего вышел другой камердинер и спросил:
– Кто господин Жиркевич? – На ответ мой сказал:
– Государь просит извинения, что несколько минут заставит обождать.
Все пятеро, прежде прошедшие во внутренние покои, вышли. На часах стрелка вступила ровно на полдень, и двери распахнулись на обе половинки.
– Государь просит вас, господа! – сказал камердинер.
Пройдя один покой, мы вступили вместе в кабинет. Государь стоял впереди письменного стола, в сюртуке Семеновского полка, но без полусабли. Сделав шаг вперед к нам, он приветствовал нас словами:
– Прошу пожаловать, господа. Господин Жиркевич, хочу с вами познакомиться. Где вы прежде служили?
– На Тульском оружейном заводе, помощником командира по хозяйственной части, ваше императорское величество.
– А перед тем?
– По полевой артиллерии и при артиллерийском департаменте, ваше императорское величество.
– Начали службу?
– По гвардейской артиллерии.
– Когда вы вышли из гвардии?
– В 1816 году.
– Вместе служили, но не припомню. Мне вас рекомендовали, и я очень рад, что могу теперь с вами покороче познакомиться. Я полагаю, что вам известны обстоятельства, по которым я счел нужным переменить в Симбирске губернатора Загряжского.
[431]
Я им был, впрочем, доволен, но он занемог, – политически, разумеется! (Государь улыбнулся.) У него вышли какие-то дрязги с губернским предводителем князем Баратаевым.
[432]
Личности, о которых я и знать бы не хотел. Они могли между собой разведаться, как им было бы угодно. Мы бы сквозь пальцы посмотрели бы на это, но, к несчастью и моему неудовольствию, вмешалось тут дворянство – симбирское дворянство! Я не скажу, чтобы ими я был бы недоволен совершенно! Оно готово на все и много делает полезного, но на этот раз поступило крайне неосмотрительно, вмешавшись не в свое дело. До той минуты, когда я назначил вас в Симбирск губернатором, оно в Загряжском должно было знать своего прямого и настоящего начальника. Загряжский не умел поддержать звания своего как следует. Теперь вашему превосходительству предстоит труд поставить звание сие на ту точку, с которой оному не следовало спускаться. Я уверен вполне, что вы оправдаете мою к вам доверенность! Теперь о другом: в Симбирске около трехсот тысяч казенных крестьян по воле моей обращаются в удел. Дело новое и обширное. Это делается к собственному их благополучию, но, как в деле новом, конечно, могут встретиться разные недоразумения, а более всего толки, несообразные с делом. Я возлагаю в особенности на вас обратить все ваше внимание на сей предмет. Я получил от графа Протасова
[433]
донесение, что переверстка идет без затруднения…
