Adieu, ma paisible demeure,
Mon pauvre chien et mon troupeau;
Adieu, faut que je meure:
Ma pauvre Lise est au tombeau.
Je vois sans plaisir la lumière
Briller au lever du soleil.
Cet astre en ouvrant sa carrière
Ne voit plus Lise a son réveil.
Reines des fleurs, charmantes roses,
Vous qui lui serviez d’ornement,
Maintenant vous n’êtes éclosés
Que pour orner son monument.
[29]
Брат Александр выучил сей романс, который слышался иногда и в нашем товарищеском кругу.
В мае месяце мы все разъехались. Меня командировали с братом Михайлой в 5-й гвардейский корпус к великому князю Константину Павловичу. Колошину поручено было объехать кантонир-квартиры легкой гвардейской кавалерийской дивизии, при которой он находился, Александр же оставался в главной квартире.
Мы отправились из Вильны в ночь с лошадьми и всем имуществом своим; товарищи провожали нас до предместья Антоколя. На другое утро приехали мы в Неменчино, где отдохнув поехали далее. Великий князь стоял в городе Видзах среди квартир конницы; Конная гвардия в самом городе; кавалергарды в селении Опсе, в 19 верстах за городом; лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк
[30]
и кирасирские полки Ее Величества и Астраханский были расположены по деревням в окружности города Видзы.
Командующий гвардейской пехотой генерал Ермолов стоял в м. Большие Даугилишки, войска же его были расположены в г. Свенцияны и в окрест лежащих селениях. Большие Даугилишки – первая почтовая станция по дороге от Видзы к Вильне, в расстоянии 29 верст от первого места. Въезжая в местечко Большие Даугилишки, мы встретили троюродного брата нашего Матвея Матвеевича Муромцева, который был тогда поручиком лейб-гвардии Измайловского полка и адъютантом при генерале Ермолове. Мы были еще с детства знакомы с Муромцевым и обрадовались таковой встрече среди людей, нам вовсе чуждых. В сражении под Валутиной горой Муромцев был ранен, а в сражении под Люценом получил сильную контузию; по окончании войны он женился на Бибиковой и, дослужившись до полковничьего чина, вышел в отставку. Алексей Петрович любил Муромцева, который представил ему нас обоих, что случилось в то время, как он садился на лошадь, чтобы прогуляться.
Я тогда в первый раз видел Ермолова. У него на голове был кивер, что мне показалось странным при генеральских эполетах. Смотрел он настоящим Геркулесом; рост его, благородная осанка, умное выражение лица, широкие плечи и приветливый и веселый прием вселяли к нему особое уважение. Он принял меня очень ласково и, поговорив несколько, уехал. Тогда уже пользовался он хорошей славой в армии и уважением старших генералов. Служа в артиллерии, он сделался известным в Прусскую кампанию 1807 года, будучи только в чине полковника. Ермолов – старый служивый; он был на штурме в Праге и 18-ти лет получил Георгиевский крест, ходил и за Кавказ с экспедицией, посланной Екатериной против Аги-Магомет-хана; в то время был он уже капитаном артиллерии. В царствование Павла I Алексей Петрович попал в немилость императора и был сослан в Кострому, где проживал также в ссылке граф М. И. Платов. Тут они друг с другом познакомились и с тех пор остались в хороших между собою отношениях. Алексей Петрович с пользой употребил время пребывания в ссылке, занимаясь усовершенствованием своим в науках, примерно учился и в царствование Александра поступил опять на службу. Ермолов нужен государю, который, хотя и не жалует его, но поверяет ему самые важные дела в государстве.
Поздно приехали мы в Видзы и остановились ночевать на почте. На другой день пошли к разводу и явились к начальнику штаба, воспитателю великого князя и любимцу его, квартирмейстерской части полковнику Дмитрию Дмитриевичу Куруте, который представил нас Константину Павловичу, причем великий князь спрашивал нас, не родственники ли мы Михайле Никитичу Муравьеву, который был кавалером при государе, когда он был еще цесаревичем.
После развода пошли мы с конногвардейскими офицерами к Его Высочеству; он разговаривал с нами с полчаса и потом ушел в свою комнату, что почти ежедневно повторялось. На сих собраниях говорил он иногда очень рассудительно, иногда же, оборотясь к офицерам задом, и шутил в неприличных выражениях, что производило одобрительный хохот между присутствующими.
Как изобразить тогдашнее положение наше? До тех пор мы постоянно жили в кругу братьев и близких товарищей, не зная почти никого из посторонних людей, а теперь очутились в совершенно чуждом для нас обществе, и еще каком! Все полковники, генералы, и сам цесаревич! В первые дни были мы отуманены и в большом замешательстве, впоследствии же несколько обошлись. Круг, в коем мы находились, состоял вообще из людей малообразованных, и хотя обращение их было простодушное, но мы, несмотря на приветливость их, избегали короткого с ними знакомства; ибо обычная праздная жизнь их не соответствовала нашим понятиям об обязанности и трудолюбии, в коем были воспитаны. Общество их было в высокой степени mauvais genre.
[31]
Константин Павлович умен и образован, сердце его доброе; но в нем сильно развито чувство самоуправства. Ему часто случается в минуту запальчивости забываться против офицеров; но он от природы незлобен и, успокоившись, извиняется перед обиженными.
Кавалергардские офицеры не любят Константина Павловича, и, наоборот, он их также не жалует, тогда как он в Конной гвардии души не знает. Причиной сему то, что общество офицеров Кавалергардского полка по образованию своему и приличию было выше офицеров Конной гвардии, среди коих постоянно находился шеф их Константин Павлович, тогда как кавалергардские всегда обегали его.
Великий князь держал тогда при себе в Видзах г-жу Фридерикс. Она родом француженка и жена одного фельдъегеря, который, как говорят, женился на ней по приказанию Его Высочества, не прикоснувшись ее девственности, за что он в награду получил мызу верстах в десяти от Петербурга на Стрельненской дороге. Великий князь имеет от нее сына, которому лет 10 от роду и который считается теперь в Конногвардейском полку поручиком с фамилией Александров. Говорят, что она умная, любезная и добрая женщина и недурна собой, хотя ей было уже за 30 лет. Невзирая на привязанность великого князя, она не вмешивалась в дела, до нее не касавшиеся, разве только для того, чтобы кому-либо пособить. Она часто останавливала Константина Павловича в его горячности и способствовала к укрощению его пылкого нрава.
