За нашими линиями находился довольно высокий бугор, безопасный от ядер неприятельских. Тут расположились государь и вся главная квартира. Витгенштейн был главнокомандующий; но ему также мешали действовать, как и в сражении под Люценом, ибо распоряжались многие. Барклай был старее Витгенштейна, но первого подчинили второму, вверив ему только 8000 войск. К чести Барклая относится то самоотвержение, с коим он подчинился младшему для сохранения порядка, который нарушали. Он повиновался и храбро держался против превосходных сил неприятеля до крайней возможности.
Казалось, что Наполеон мог бы легче одержать победу, если бы он атаковал наш левый фланг в горах, потому что у него преимущественно была пехота; но его намерение было отбросить нас в Верхнюю Шлезию, дабы прежде нас прийти на Одер, где крепости еще занимались французскими гарнизонами. Сим средством мог он отрезать нас от вспомогательных войск, обозов, снарядов и пр. По сей причине он атаковал наш правый фланг и воспользовался промежутком, находившимся между корпусом Барклая и главной армией. Французы были сильнее нас с самого начала сражения; они могли иметь до 100 или более тысяч людей, тогда как у нас едва ли более 70 тысяч было. Мы имели преимущество в коннице, но не умели ею действовать, да и местность не совсем к тому способствовала; однако и у французов была конница, хотя и не в большом числе, но уже более чем в сражении под Люценом.
Мая 7-го дня (сегодня ровно пять лет тому назад) ввечеру французы атаковали наш авангард. Дело было жаркое, часть войск главной армии в нем участвовала, но оно кончилось без явного успеха с чьей-либо стороны. Дело сие происходило в тот самый вечер, как я явился в дивизию. Видно было, как масса французских стрелков тянулась по ближайшему хребту гор, тесня нашу пехоту сильной перестрелкой. Неприятель так близко подвинулся, что уже равнялся почти с нашим флангом; мы же стояли в резерве. Чаликов стал беспокоиться, но главнокомандующий не обращал внимания на сие движение неприятеля и не подкрепил пехоту нашу в горах. Французы были, конечно, слишком слабы в горах, чтобы вредить нам в тот день с фланга; но после сего поиска они узнали, что горы почти вовсе не были заняты нами и воспользовались тем 8-го и 9-го числа. К ночи огонь утих, и нагорная колонна неприятельская отступила.
8-го числа ввечеру началось то же самое дело. Авангард сильно дрался, некоторые войска главной армии также участвовали в бою, та же пехотная колонна явилась на той же горе и перестреливалась с нашей пехотой. Чаликов со всеми офицерами нашей гвардии вышли несколько вперед и стали на бугорок, чтобы видеть дело. Чаликов весьма беспокоился, видя неприятеля у себя почти в тылу, и вызвал охотников, чтобы ехать в горы, узнать силы неприятельские и нет ли за горами других скрытых колонн. Вызвались уланский Шишкин и я.
Шишкин поехал с несколькими уланами прямо к горам, увидел вблизи то, что мы издали видели, но не узнал ничего обстоятельно и скоро возвратился. Мне дали трех улан. Желая показаться перед дивизией, я решился заехать в тыл к неприятелю и, если удастся, привести языка. Мне надобно было объехать стрелков, и потому я сперва подался назад и переехал на высокий перевал, соединяющий всю цепь с горой; на перевале сем я нашел взвод Глуховского кирасирского полка при офицере.
Кирасиры стояли на пикете с заряженными пистолетами. Офицер, видя, что отступающая наша пехота уже к нему приближается, встревожился и не знал, что ему предпринять в горах с тяжелой конницей. Передо мной была долина, покрытая кустами. Я приметил, что она поворачивала вправо и должна непременно вести в тыл к неприятелю, или, по крайней мере, на фланг его. Я спросил кирасирского офицера, не заметил ли он в ней неприятельских стрелков; но он ничего не мог мне сказать, а только советовал не ездить туда. Однако так как я уже решился порядочно разведать о неприятеле, то и спустился в долину. Из предосторожности, я велел двум уланам ехать поодаль, стороной, равняясь со мной; сам же ехал серединой с третьим уланом.
Таким образом проехал я версты две среди высоких гор, объезжая ту, на которой дрались и которая у меня все вправе оставалась; наконец прибыл я к одному селению, оставленному жителями. Гора была уже несколько позади меня. Созвав уланов, я сбирался въехать в селение, как увидел четвертого улана, скачущего ко мне со стороны неприятельской; он был в белой шапке, почему, приняв его за поляка, я готовился напасть на него, обнажив саблю. Он же, заметив нас, остановился, потому что принимал нас за французов. Но вскоре мы узнали в нем улана Литовского полка, который как-то отстал и заблудился в горах. Он предупредил меня, что по селению рассыпаны неприятельские стрелки. Въезжая осторожно в селение, я осматривал все дворы, но никого не нашел и выехал на другую сторону деревни.
Огонь на горе умолк, неприятеля нигде не было видно, и потому я вознамерился повернуть вправо и, объехав совершенно кругом гору, прибыть к дивизии своей с другой стороны ее; но едва я стал подыматься на перевал, как увидел неприятельских стрелков, отступающих кучкой. Увидев нас, они остановились, и мы несколько времени всматривались друг в друга. Французы, верно, полагали, что в селении кроется отряд наших войск; но, видя, что никого не было, они продолжали отступать по перевалу, соединяющему гору, на которой они дрались, с другой и отделяющему меня от наших линий, так что в этом месте дорога была пересечена.
Я стал дожидаться, чтобы неприятель прошел и скрылся в селении; но, заметив, что один французский солдат отстал от колонны, я решился схватить его и поскакал на него в гору с обнаженной саблей; но когда я к нему приближался, то был встречен множеством выстрелов из колонны, так что я принужден был отъехать и скрыться за селением в ожидании удобного случая, чтобы проехать. Но солдат сей, который, как я после узнал, был раненый, полагал, что мы совсем уехали, и я видел, как он шел в наше селение.
Переждав несколько, я опять въехал в деревню со своими уланами и, заглянув в один двор, увидел сего солдата, сидящего на пороге дома; ружье его было прислонено к стене. Я поскакал на него и ударил его плашмя саблей. Он в перепуге не успел схватиться за ружье. На требование мое «reudez-vous!» он отвечал дрожащим голосом «pardon!». Я схватил его за ляжку и потащил. Он был легко ранен в руку и не мог следовать за мною, потому что я ехал рысью; но он собрался с силами, когда уланы дали ему несколько толчков в спину оборотами пик. Я торопился, опасаясь, чтобы его не отбили, и потому оставил намерение свое кругом объехать гору, а пустился старой дорогой по долине.
Отъехав с версту, я увидел, что казаки наши уже заняли гору, на которой дрались. Я остановился. Пленный был родом савояр.
[129]
Виденная нами в горах пехотная колонна состояла вся из его земляков горцев; так как колонна отступила, то нам нечего было опасаться. Уланам очень хотелось обыскать пленного, что я им позволил сделать, и вмиг он был избавлен от излишней тягости; но ничего порядочного у него не нашли, денег у него не было, и в ранце нашли только несколько белья, которое уланы разделили между собой.
Уже начало смеркаться, когда на перевал, где я в первый раз нашел глуховских кирасир, прискакал маленький Паренсов, полковник свиты, состоявший при Витгенштейне.
