Мне надобно было съездить в город Бриг, лежащий в двух или трех милях. Чаликов отпустил меня, и я отправился. Сделав в Бриге нужные покупки, я зашел отобедать в трактир, как вошли три прусских офицера. Один из них был тот самый капитан Гертиг, который под Бауценом так хорошо действовал своими тремя фунтовыми пушонками и, наконец, напившись пьян, уснул у ног графа Орлова. Мы обнялись, как старые товарищи. «Bester Camerad, Herr russischer Camerad»
[132]
и так далее – были изречения, повторенные с восклицаньями, особливо как мы все подпили. Одного из пруссаков называли der Herr Lieutenant Lange.
[133]
Гертиг без всяких околичностей сказал мне при нем, что у него прекраснейшая жена и что так как завтра день его рождения, то он приглашает меня к нему на праздник в гости. Рота их стояла по дороге в Стрелен, в селении, отстоящем на три мили. Я с удовольствием принял предложение; они обещались прислать за мной на другой день форшпан, и мы в тот же вечер разъехались из Брига.
На другой день довольно рано явилась ко мне фура, и фурман принес мне пригласительное письмо от Гертига и товарищей его, и я отправился. Отъехав версты две от Герцогсвальдау, я прибыл в селение, где начинались кантонир-квартиры прусской армии. Тут стояли das Ost-Preussische Dragoner, или Uhlaner-Regiment
[134]
.
[135]
Повозку мою остановил унтер-офицер, в котором я узнал молодца, храбро действовавшего в сражении под Бауценом; его называли Гурецки. Он просил меня представить о нем начальству. Я ему велел на другой день ко мне приехать, что он и сделал. Ему очень хотелось получить Георгиевский крест, но как я не имел надежды выхлопотать ему сего отличия, то ограничился тем, что дал ему рекомендательное письмо к его полковому командиру, чем он остался весьма довольным. Я его более не видал и не знаю, успел ли он что-нибудь сделать с этим письмом.
Далее продолжая свой путь, я прибыл в красивое селение, где Гертиг и товарищи его приняли меня со всевозможной приветливостью. Лейтенант Ланге представил мне свою жену, которая в самом деле была хороша собою и приятная женщина. Мы отобедали в прекрасном садике, при звуках музыки, веселились и пили за здоровье друг друга. Жена Ланге занимала всех своим разговором. Сам Ланге был человек весьма порядочный; Гертиг был простой и более под каплей.
Отобедав, я хотел отправляться домой; но меня не пустили пруссаки, объявив, что они приготовили бал именно для меня. Мне нельзя было отказаться, но я не понимал, где они могли найти место и дом для бала. Они объяснили, что приказали очистить деревенскую школу и привести туда самых лучших крестьянок (немки все охотницы вальсировать), и вся деревня, нарядившись, ожидала моего появления в школу. Жена Ланге осталась дома, а мы пошли. Едва я вошел в горницу, как музыка протяжно заиграла Ach du liebe Augustchen.
[136]
Все встали, перешептывались, и каждая из танцовщиц с нетерпением ожидала, чтобы я ее взял вальсировать. Гертиг схватил лучшую из них, подвел ее ко мне, и я открыл бал медленным немецким вальсом. Пруссаки закурили трубки и начали вслед за мной кружиться.
Я скоро перестал танцевать и начал наблюдать вертевшиеся передо мной карикатуры. Учитель школы, подойдя ко мне, высказал мне предлинную речь, в которой я приметил только окончательные глаголы; их собралось до пяти к концу: haben, sein, werden, geworden, bin.
[137]
Я поблагодарил его протяжным «Ja!» Немцы единогласно сознались, что еще никогда не видали столь благовоспитанного человека как de Herr russischer Lieutenant.
[138]
Между тем артиллеристы все подносили пунш, от которого пруссаки напились. Им тогда пришло в голову угостить меня одной из плясуний, и, разведав, которая из них мне более нравилась, они отвели ее без больших затруднений в особую комнату. Она бы и согласилась, если б дело не так круто повели; но отец ее вступился и раскричался, за что его вмиг выпроводили с дочерью и всем семейством. Другие гости находили, что он человек вздорный и не умеет себя вести в благородном обществе. Когда мои пруссаки порядочно подпили, ординарцы проводили их домой, а я сел в свой форшпан и отправился в Герцогсвальдау на свой чердак, куда прибыл на рассвете другого дня.
Из главной квартиры последовало новое расписание всем офицерам квартирмейстерской части. Мне снова досталось служить при Его Высочестве, почему, простившись с Чаликовым и уланами, которые меня полюбили, я отправился в селение Оссиг, которое не далее одной мили лежало от Герцогсвальдау в округе Гротгау. При отъезде моем Чаликов обещался дать мне свидетельство в отличии, оказанном мною под Бауценом в присутствии всего уланского полка; но в ту самую минуту он не успел сделать сего, и дело было отложено.
Я прежде сего не бывал в Оссиге. Мне показали большой каменный дом, в котором стоял великий князь. Я не знал расположения комнат и вошел по парадному крыльцу в большой коридор, в котором было много дверей, ведущих в покои Его Высочества, Куруты и других лиц, при нем состоявших. Мне надобно было явиться к Куруте. Едва подошел я к часовому и спросил его, кто в той комнате живет, как дверь вдруг с треском отворилась, и из нее выскочил сам Константин Павлович в белом халате. Глаза его сверкали от ярости. Я имел несчастие разбудить его. Сам я был без шляпы, в фуражке, шпоры на ногах были у меня особенно гремучие; они-то именно потревожили сон великого князя. В запальчивости своей он не узнал меня.
– Кто ты таков? – вскрикнул он сипучим своим голосом, который раздался по всему коридору и взмутил всю мою внутренность.
Едва я успел произнести свою фамилию, как, оглядевши меня с головы до ног, он снова начал кричать.
– Ах! да он в шапке! Ах, да какие шпоры! Под арест его, под арест! Ступайте, сударь, явитесь сейчас к Дмитрию Дмитриевичу Куруте; а там я выучу вас ходить в таком наряде!
Довольно счастливо было то, что он меня при этом случае не выбранил, как у него часто водилось. Просипев грозную проповедь свою, он скрылся так же быстро, как явился; я же тут не стал медлить и пошел отыскивать Куруту, который жил в соседней комнате. Я явился к бывшему своему начальнику, доброму Куруте, который принял меня как старого знакомого. Я ему рассказал встречу свою.
– Хорошо, – отвечал он, – я это дело поправлю, а вы ступайте теперь к товарищу своему Даненбергу; отдохните, а завтра приходите сюда поранее; здесь есть для вас работа.
