Сражение было уже в полном разгаре, когда я и Даненберг явились к Ермолову и просили у него позволения состоять при нем на время дела, ибо нам тогда в Теплице нечего было делать. Ермолов согласился, и мы при нем остались. Если б такой случай ныне представился, то я бы привел к Ермолову человек сто кирасирских квартирьеров, которые со мною были, и они принесли бы пользу; ибо тогда не только ста человекам, даже и малейшему усилению были бы рады. Я застал Ермолова вместе с Остерманом, который ему твердил:
– Приказывайте, а я исполнять буду.
Они стояли несколько влево от большой дороги; перед ними пылало селение (помнится мне, Дален). Селение Кульм лежало с версту впереди и было занято французами. Перед Даленом были рассыпаны наши стрелки; за Ермоловым стояло около пяти гвардейских баталионов в колоннах, и это было все, что у него оставалось в резерве, ибо прочие баталионы вели, несколько налево, жаркую перестрелку. Они сражались в тесной местности, пересеченной болотами и каменными стенками, стояли не цепью, а толпами и дрались отчаянно против превосходных сил. Тут и происходило настоящее дело. Артиллерия наша действовала по неприятельским колоннам, поддерживавшим своих стрелков. Конницы у нас было два эскадрона лейб-гусар, но весьма слабых, и один эскадрон австрийских легкоконных, которые неизвестно откуда взялись и стояли целый день с обнаженными палашами направо от большой дороги.
Мы держались у подошвы гор, а французские резервы стояли частью на полугоре, частью же на спуске близ подошвы гор. Орудия их действовали по нашим колоннам. На правом фланге нашем вовсе не было войск, кроме вышеупомянутого австрийского эскадрона. С этой стороны расстилалась обширная равнина, и прикрывала нас незначительная речка; у французов показывалось с этой стороны несколько конницы. Непонятно, зачем они не послали ее к нам во фланг. И пехота их легко могла бы предупредить нас сим путем в Теплице, отрезать или истребить; но кажется, что Вандам презрел малым числом наших, ибо он постоянно оставался в горах и пускал войско в бой только малыми частями. Сам он находился во время сражения на пригорке, окруженном лесом, на котором стояли развалины рыцарского замка. При сем замке происходил известный поединок между князем Щербатовым и Саксом, в котором Сакс остался на месте.
Спустя час после приезда моего к Ермолову он посылал какое-то приказание на левый фланг. Мы с Даненбергом бросились, чтобы передать оное; но как Даненберг опередил меня, то я возвратился, не отскакав более 20 или 30 сажен. Возвратившись к Ермолову, я застал графа Остермана-Толстого только что раненого. Он не свалился с лошади, но отбитая ядром выше локтя рука его болталась.
[156]
Он был бледен как смерть. Двое из окружавших поддерживали его на седле под мышками. Его отвезли назад, где отрезали ему руку. Однако он через несколько недель выздоровел. После графа Остермана Ермолов оставался главным начальником в сем сражении, где, в сущности, участвовала только его гвардейская дивизия, потому что 2-й корпус, изнуренный от трудов и много потерпевший в прежних делах, почти совершенно исчез.
У рассыпавшихся по кустам сзади людей гвардейцы отбирали патроны. Силы наши приметным образом уменьшались, а подкрепления ниоткуда не приходило. Неприятель начал сильно напирать; но Ермолов, разъезжая шагом среди огня, с необыкновенным хладнокровием одушевлял солдат, разговаривал с ними, объяснял им важность удерживаемого пункта, обнадеживал скорым появлением подкрепления и тем поддерживал в них дух.
Несколько раз посылал он в Теплиц узнавать, не идет ли Раевский к нему на помощь, но никто не показывался. Однако при выходе из ущелья засветились медные оклады касок наших кирасир, заиграли трубы, и вместе с сим просияла искра надежды в сердце каждого солдата. Конница наша тянулась из ущелья длинной колонной, коей одна часть заняла равнину, находившуюся на нашем правом фланге, и начала перестрелку с неприятельскими уланами, другая часть расположилась в полковых колоннах за тремя баталионами, оставшимися в резерве. Полки легкой гвардейской кавалерийской дивизии стали за той пехотой, которая вела перестрелку на оконечности нашего левого фланга.
Полки сии стояли без всякого действия под сильнейшим ружейным огнем, так что чрез несколько часов недоставало в каждом из оных по два эскадрона; много было побито офицеров. Наконец Вандам предпринял атаку, которой надеялся решить победу на свою сторону. Он собрал густые колонны и послал их на штыки взять батарею подполковника Бистрома, который с четырьмя орудиями храбро действовал целый день и наносил большой вред неприятелю. Французы опрокинули сперва пехоту нашу, которая побежала на легкую дивизию, потом они бросились к орудиям; тщетно стреляли по ним картечью, ничего не могло их остановить. Казалось, что в сию минуту все должно было рушиться, ибо коннице невозможно было в таких местах действовать.
Ермолов приказал 2-му баталиону лейб-гвардии Семеновского полка идти на защиту орудий. Никогда не видал я что-либо подобного тому, как баталион этот пошел на неприятеля. Небольшая колонна эта хладнокровно двинулась скорым шагом и в ногу. На лице каждого выражалось желание скорее столкнуться с французами. Они отбили орудия, перекололи французов, но лишились всех своих офицеров, кроме одного прапорщика Якушкина, который остался баталионным командиром.
Между тем приехал генерал Дибич, бывший генералом-квартирмейстером при Барклае. Увидев тесное положение наше, он поскакал к лейб-гвардии Драгунскому полку и велел ему за собою следовать; но драгуны не знали его в лицо, и никто с места не тронулся, пока он не показал звезды своей. Тогда он бросился вперед, закричав:
– За мною, драгуны!
Один драгун поскакал за ним, потом другой, третий, и наконец весь полк пустился в атаку в беспорядке. Ермолов, увидев сию атаку, которая сделалась без его приказания, послал брата моего Александра остановить драгун, но уже было поздно: драгуны опрокинули часть неприятельской пехоты, а другую загнали в болото. Некоторые из драгун завязли в болоте, другие же заскакали французам в тыл за селение Дален, вскакали в селение и выгнали к нам на чистое поле стрелков, которые, увидев, что их готовились встретить, остановились. Драгуны порубили их и присоединились к нам уже спереди.
Удачная атака сия восстановила бой с нашей стороны, ибо пехота наша оправилась и продолжала по-прежнему перестрелку. До вечера огонь был очень сильный на левом фланге, но особых покушений неприятель более не делал: он ожидал, может быть, чтобы мы более ослабли от потери людей. Начальник штаба Вандама, который был взят в плен,
[157]
сказывал мне, что атака наших драгун причинила им много вреда и что в одном полку утратилось после этой атаки до 900 человек, а в другом до 1200.
