Остров Ипсера
21 мая получили мы с корсаром «Иридой» повеление сделать поиск над появившимся в Архипелаге французским о 28 пушках корсаром, и потом под Смирной простоять несколько времени для наблюдения 10 купеческих судов, готовившихся оттуда выйти. В ночь на 23-е число корсар «Ирида» отстал от нас, а мы, прошед весьма близко южный мыс острова Ипсеро, легли в дрейф. Поутру, находясь против порта Сан-Николо, капитан приказал мне с 2 вооруженными гребными судами осмотреть, нет ли в числе 18 судов, стоявших в гавани, французского корсара. Старшина острова, ехавший на фрегат, встретился со мной и уверял, что если бы французский корсар осмелился прийти к ним, то непременно был бы взят. Невзирая на его уверения, я осмотрел все суда и, не нашед ничего подозрительного, вышел на пристань. Город Сан-Николо построен на мысу; улицы в нем прямы; посреди города лежит площадь с прекрасной церковью; дома каменные двухэтажные, европейской архитектуры; нижние жилья служат для складки товаров. Псариоты, так же как и идриоты, почитаются искусными морскими промышленниками. Остров их бесплоден; они живут морем, имеют прекрасные суда и очень зажиточны. На их содержании два корсара служили при нашем флоте. Порт невелик, открыт только юго-восточным ветрам, и суда на глубине от 5 до 9 сажен, грунт ил, находят в нем хорошее пристанище. Хотя было еще очень рано, однако же народ толпился вокруг нас. Я, чтобы увидеть город, только пробежал по нем и по усильной просьбе принужден был войти в один дом, где подали мне завтрак; другие также просили сделать им честь, но, торопясь возвратиться на фрегат, я отказался и пошел к пристани.
Оставя Ипсеро, мы плыли вдоль западной стороны острова Хио, где представляется взорам обрывистый каменный утес, и дошед до Никарии поворотили на восток. За сим островом виден был Патмос, где святой Иоанн в заточении написал «Апокалипсис». Остров сей, как и Никария, покрыт прекрасной зеленью и лесом. Никария получил имя свое от Икара, дерзостного сына Дедалова, который, приближась к солнцу, растопил восковые свои крылья и упал в море близ острова Иктиозы, с того времени названого Икара, а ныне Никария. Хотя день был жаркий, однако ж наши крылья не растопились, и мы, продолжая плыть по северную сторону Самоса, 24 мая ввечеру бросили якорь в небольшой серповидной гавани, называемой Вохти. Она открыта от северного и западного ветра и имеет 22 сажени глубины, грунт ил.
Остров Самос
Лишь только положили мы якорь, посланные от города поздравили нас с прибытием и на двух лодках в подарок для команды привезли зелени, плодов, мяса и вина; они ходатайствовали за доброго своего турецкого губернатора, который, узнав о нашем приходе, оставил город в намерении удалиться с острова. Капитан приказал уверить его, чтобы он, если греки им довольны, не опасался русских. Чтобы узнать достоверно, где находится французский корсар, послали гонцов во все гавани острова.
На другой день нашего пребывания в Самосе было воскресенье; мы поехали к обедне в город. Оный выстроен на горе в двух верстах от гавани, вокруг набережной коей видно несколько магазейнов и лавочек. Церковь только что отстроена, снаружи приятного вида, а внутри живопись на образах столь дурна, что лики святых не иначе как по надписям узнать можно. Иконостас расписан золотом, голубой и красной краской и украшается маленькими, одна на другой поставленными витыми колоннами. Для женщин хоры с решеткой, закрыты навесом. Для стариков по сторонам сделаны род кресел, в которых не сидеть, но прислониться можно. При выносе упоминали имя государя, которое распространило в церкви молчание, и все слушатели положили земной поклон с благоговением. Сколь нам было сие приятно, всякий русский сердцем удобно может себе представить. Здешний дьячок, старик лет 60, славится своим пением, голос его чист и громок; он пел с такой страстью, силой и напряжением, что труд его по справедливости немаловажен. Голова его беспрестанно обращалась к небу, руки попеременно прилагал он к сердцу или простирал к алтарю, весь дрожал и находился в полном исступлении. Носовой напев его имеет нечто особенное, ибо всех слушателей приводил в священный восторг.
Город, называемый Копа, расположен неправильно; в нем есть кривые, прямые, широкие и узкие улицы, каждая площадь с фонтаном. Дома итальянского и восточного вкуса, кто имеет прекрасную жену и ревнив, то по-турецки окна на двор; кто редко бывает дома и имеет доверенность к своей любезной, у того окна на улицу; дом с балконом и террасой. Словом, всякий строится, как ему вздумается. Тут подметено, там куча сору, тут прекрасный раскрашенный дом, возле него хижина без окончин, которые заменяются деревянными решетками. Базар закрыт от солнца полотном; в низких лавочках, где едва можно сидеть поджав ноги, разложены пестрые шелковые товары, а возле них мясная лавка.
Архонт, славное титло, которое носят греческие начальники городов, пригласил нас к себе. Когда проходили мы городом, толпа народа или, лучше, весь город шел за нами. На площади у фонтана девицы (ибо их узнать можно по заплетенным и опущенным косам), оставляя свои кувшины, подносили нам букеты цветов, коими они украшают головы. Архонт богат, дом его убран великолепно, но без вкуса. Каменные стены обиты резными кипарисными досками. Резьба немного лучше той, которой наши ямщики украшают свои ворота. Нас ввели в большую комнату, кругом в окнах, стекла в них круглые и разноцветные, как в мечетях; потолок испещрен красными, голубыми и золотыми полосками, исходящими от одного круга, в центре коего подвешена хрустальная люстра. Прекрасные ковры и пестрые шелковые диваны на полу по-турецки составляют лучшее убранство в восточном вкусе, и угощение было также по-азиатски. Во-первых, подали кофе и трубки, потом облили всех розовой водой, накурили комнату ладаном и мастикой, наконец сама хозяйка поднесла медовые миндальные пирожки, варенье с перцем, шербет с амброй, ликеры и вино также с ароматами, а в заключение сушеные дынные семечки. При прощании каждого из нас одарили, даже и вестовых – кому достался цитрон, кому шитый кисет для табаку, кому позолоченная трубка, кому мастиковые четки или резной образок трудов затворников афонских и, наконец, одному синего стекла стаканчик, а последнему горсть табаку.
Архонт просил удостоить присутствием нашим их праздничные забавы. Мы пошли к пристани и на лугу возле города увидели толпы женщин и мужчин. Нас привели в загородной дом английского консула и посадили на балконе. Наряд женщин, сохранивший нечто от древних одежд, нравится еще более потому, что молодые вообще пригожи, и даже из пожилых нет ни одной дурного лица. Тюник достигает только до колен и держится на белом шелковом или серебряном парчовом поясе. Широкие шировары из полосатого, весьма прозрачного флеру, подвязываются розовыми лентами к желтым или красным мештям (турецкие башмаки). Женщины носят небольшой тюрбан и шаль, два конца от тюрбана, вышитые шелком или золотой битью, опускаются сзади, два локона впереди их падают на открытую шею. Девицы плетут волосы в мелкие косы и опускают их по плечам. Шея и руки у всех нагие, грудь едва прикрыта розовой дымкой. Черные волосы при белизне и свежести лица, глаза полные огня и стыдливости, величавый рост, тонкий стан, брови дугой, как бы нарисованные, стройность всех членов и правильные черты лица делают наружность женщин столь необычайной и прелестной, что, несмотря на неловкость их, воображение находит в них подобие с теми образцами, коими греческие ваятели и живописцы, без сомнения, руководствовались для совершеннейшего произведения умственной красоты в изображаемых ими богинях и нимфах. Начались пляски, и я могу сказать, что видел Олимпийские игры. Скрипка, тимпан и бубенчик, сопровождаемые унылым и тихим пением, составляли музыку. Пляшущие держались рука за руку. Вожатый пел с расстановками стих, прочие повторяли только последние его слова. Между тем все вдруг и согласно, подымая руки вверх, плавно переступая с ноги на ногу и всем корпусом из стороны в сторону наклоняясь, медленно обходили кругом. За сей пантомимой, также при унылой, но несколько скорой музыке, последовала круговая пляска, в которой танцующие кружатся разными оборотами, развиваются и опять сходятся в круг. Сия пляска совершенно подобная тем, кои мы видим в греческих барельефах, может быть, одна только сохранилась от времени учреждения Олимпийских игр. Онато по глубокой ли старине своей, или по особенной некоей приятности, производит великое действие над зрителями; ибо и те, кои не пляшут, даже старики, сопровождают, сидя, каждое движение пляшущих или умильным взглядом, или движением ног своих.
