Карстерс закусил губу, заставил себя промолчать и только усмехнулся.
«Надо будет обсудить это с Гардом, – подумал он. – Но сначала заглянем сюда…» Он взял дневник Элеонор и открыл первую страницу. Дневник касался, главным образом, домашних дел. Элеонор писала о том, что` необходимо купить, почистить, когда предоставить тому или другому слуге очередной выходной, когда тот или иной из них был отпущен раньше времени, заболел и прочее. Первая половина дневника не представляла интереса, и Карстерс перешел ко второй половине.
Вскоре тон заметок изменился. Домашние дела упоминались так же часто, но гораздо менее пространно, с сокращениями; гораздо больше внимания стало уделяться другим, более насущным темам.
Под датой «28 мая» значилось: «Слуги. Окна. Ужин: 7 ч.в. Все домашние. Скандальное поведение отца. Не знаю, как быть. Предупредить Мейбл. Мысли не давали спать. Подколодная змея».
«Что за оплошность допустил Алистер и каковы могли быть последствия?» – подумал Карстерс, улыбаясь.
Записи последующих дат напоминали эту, была даже приписка о необходимости «немедленно избавиться от мерзкой девки». Далее Мейбл именовалась «бесстыжей девицей», а Алистер Бинг «безнравственным чудовищем».
«Судя по всему, она принимала все близко к сердцу», – подумал Карстерс, с любопытством переворачивая страницу.
17 июня Элеонор записала: «Отец отказывается «уклоняться от ответственности», как он (благородно!) это именует. Жуткая Мейбл остается. Гард за отца. Остаться в одном доме с ними значит вываляться в грязи».
«Сильно же ее проняло! – усмехнулся Карстерс. – Бедная Элеонор! Она принимала все гораздо ближе к сердцу, чем могли предположить остальные».
24 июня: «Кто-то один, или эта мерзкая змея, или я, должен покинуть дом. Я не могу оставаться с ней под одной крышей».
Наконец Карстерс добрался до записи, которую надеялся найти. Она была помечена 30 июня.
«Отец набрался смелости пригласить гостей, словно ничего не случилось. Ради чести семьи я должна остаться, пока не завершится этот визит. Гард пригласил женщину, миссис Лестрендж Брэдли. Помню ее».
На следующий день Элеонор продолжила: «Эта та ужасная женщина, которая донимала нас во Франции. Правда, она спасла Гарда от беды: вышла бы большая неприятность, если бы выплыла правда», – писала пуританка Элеонор.
Потом возникла Маунтджой: «Здесь находится молодой человек, к которому меня почему-то влечет. Его зовут Эверард Маунтджой».
Внизу страницы автор дневника несколько раз повторила имя Эверард, один раз сопроводив его фамилией Маунтджой и один раз – без нажима, но все же заметно – сокращением Mrs.
Карстерс вздохнул.
«Нетрудно понять, кто хотел этой помолвки, закончившейся так печально», – подумал он.
Далее последовала и запись о помолвке, сделанная твердой и, как показалось Карстерсу, благоговейной рукой. «Она устраняет все мои трудности», – добавила Элеонор.
Это выглядело чистой правдой, поскольку несколько последующих записей снова посвящались подробностям домашнего хозяйства.
Начиная со 2 августа (последняя запись в дневнике, что характерно, датировалась 12 августа – днем, предшествовавшим гибели Маунтджой) автор дневника утратила прежнее спокойствие, исполнившись сомнений и подозрений.
Одна из записей гласила: «Мы помолвлены, но Эверард с тех пор не заговаривал о браке. Возможно, он считает, что я проявила бесстыдство, буквально вырвав у него обещание».
«Это кое-что объясняет, – решил Карстерс. – Значит, она буквально «вырвала обещание»! Иными словами, сама сделала Маунтджой предложение, а не наоборот».
«Настоящая пытка, – писала она дальше, – находиться так много с моим Эверардом, зная, что у него нет желания приласкать меня. Наверное, надо довольствоваться (эта запись залезла на страничку следующего дня) его непонятной платонической любовью, но порой меня охватывают странные желания. Не хочется признаваться в них даже самой себе. Я сказала ему, что Гард и Берти не застегивают тенниску на все пуговицы и лучше и ему делать так же, но он пробормотал в ответ что-то невнятное и не расстегнул воротник. Вид у него был, как у глупого викария, а мне хочется, чтобы Эверард выглядел мужественным и загорелым».
«Бедняга Эверард! Непонятно, что заставило ее обручиться с Элеонор!» – подумал Карстерс.
Прочитав самую последнюю запись в дневнике, Карстерс заморгал и захлопнул его. В комнате горел камин. Он шагнул к нему и предал дневник Элеонор огню.
– Свобода современной девушки, – вслух произнес Карстерс, – имеет свои достоинства. Полагаю, делая последнюю запись, Элеонор готовилась поквитаться за истязания, которым себя подвергала двадцать лет. – Еще раз вспомнив прочитанное, он покраснел. – С убийством Маунтджой все ясно, – пробормотал Карстерс. – Обнаружив после всего этого, что Маунтджой – женщина, бедная девушка тронулась умом. Миссис Брэдли права: Элеонор убила Маунтджой, но кто, черт возьми, лишил жизни саму Элеонор? Приступим к систематическому поиску и поглядим, что сможем найти.
Он решил начать со спальни, в которой раньше ночевала миссис Брэдли, а затем перейти в комнату, принадлежавшую Элеонор.
При всей неспешности и методичности поисков их результаты разочаровывали. Но под конец глаза Карстерса вспыхнули. Он исследовал маленький шкафчик-аптечку в комнате Элеонор и нашел в дальнем углу нижней полки, на уровне своего плеча, мензурку. Как ни странно – Элеонор отличалась аккуратностью, – в ней осталось несколько капель какой-то жидкости.
– Самоубийство? – прошептал Карстерс, не веря своей удаче.
Не прикасаясь к находке, он отправился за Гардом.
– Позвоните инспектору и попросите его устроить анализ жидкости, – предложил Гард. – Скорее всего она окажется аммонизированной настойкой хинина или чем-то подобным.
Инспектор явился, улыбнулся Карстерсу с насмешливой покорностью и спросил:
– Ну что, сэр, взяли ложный след?
Тот пожал плечами:
– Моя знакомая томится в заточении, инспектор, и я использую любые шансы. Вы не откажетесь проверить отпечатки пальцев на мензурке?
– Не откажусь, сэр, – ответил инспектор, – и обещаю сообщить вам результат. Всего хорошего!
– Что, если в мензурке гиоцин, а отпечатки принадлежат миссис Брэдли? – обратился к Карстерсу Гард.
– Я слишком доверяю здравому смыслу миссис Брэдли, чтобы предположить такое, – усмехнулся тот.
Глава XX
Версия обвинения
Миссис Брэдли позабавил арест. Это был новый опыт, и она наблюдала за собственной психологической реакцией, намереваясь использовать результаты этих наблюдений в своей следующей книге. Ей доставили удовольствие беседы с адвокатом о линии защиты и его отчаяние от ее решительного отказа выступить с заявлением до судебного процесса, как он ни доказывал необходимость данного шага, как ни умолял ее послушаться.
