Затаил Ванька Петров зло на местных жителей, все вспомнил. Никите Карабаеву грозит раскулачкой. Егору Подольскому, ссыльному казаку, предписал появляться каждую неделю на проверку. Другим мужикам наказал пошлину – страна голодает! – за проваленную агитацию. Хотел Ванька привлечь охотников во власть Советов, чтобы иметь горячую поддержку: как-никак, почти у каждого ружье есть. Да только кто пойдет штаны просиживать? Работать надо, сегодня одно, завтра другое. У соболятников забот полон рот: домашнее хозяйство, орех, соболя. Что не сделаешь сейчас, потом не вернешь. Никто Ваньку Петрова не поддержал. За то и был он сердит на весь поселок.
Вошел Ванька Петров в дом Егора вроде как по нужде: Закон до жителей новый довести надо, да еще раз показать, кто в поселке хозяин. Пока сюда шел, каждому встречному мнение праздничное высказывал, кулаками перед лицом махал. Однако Егору кулак не покажешь. За ним – железное прошлое, может и сам в лицо ударить. Одно слово – казак! Отшибет последние мозги, потом спрашивай, что это было… Хоть Ванька и обижается на Егора за невесту, но старается держаться от него подальше. Однако сегодня в дом сам зашел, и от угощения не отказался.
Хозяин принял гостя сдержанно, за стол пригласил, спирт налил, а заодно стал пытать: что надо?
Ванька не стал долго раскошеливаться, выложил все сразу, как есть:
– Разнарядка из города пришла, Закон вышел, с каждой обеспеченной семьи процент брать с дохода!
– Это с какого такого дохода?! – взвизгнула Матрена Плотникова.
– А вот с такого, – важно посмотрел на окружающих пролетарий. – Вы, таежники, люди обеспеченные, почитай, все хорошо живут. Кто с тайги приходит, большие деньги имеет, с продуктами проблем нет… на телегах колеса сливочным маслом смазываете… а страна голодает! В Петербурге да Москве люди умирают…
– Это что за процент такой? – хмельно удивился Гришка Соболев. – Откуда его взять-то?!
– За соболем в тайгу ходишь, вот и давай! Мед, рыбу, орех продаешь, лес плавишь – все нажива! Вот и думай, что Ленин сказал.
– Ленин сказал?! Интересный закон, голь да нищету обирать, – усмехнулся Егор. – Помню, при царе такого не было, крестьянина обирать.
– Ну, ты это, брось, политику разводить! – сурово пригрозил Ванька. – Про простых речь не идет, разговор идет о зажиточных.
– Эт-то хто же зажиточный среди нас? – хмельно раскачиваясь на табурете, удивился дед Мурзин.
– Так все, кто в тайгу ходит, те зажиточные…
– Вон как! – вступил в разговор Мишка Плотников. – Эт-то что же у нас такое наживное, ноги, руки да спина?!
– Почему же… – не ожидая такого напора высказываний, заерзал на стуле Ванька. – У кого два коня да две коровы есть, те в разряде.
– Дык, у нас, почитай, у всех, кто в тайгу ходит, по две коровы да два коня.
– Почему у всех? Вон, у Чигирьки нет ничего… у Семена Бородина или у нас, братьев Петровых… а у Егора вон – граммофон новый!
– Он как! – развел руками Гришка Соболев, и засмеялся. – Чигирька после тайги все в лавку Агею уносит…
– Сенька Бородин – лень вперед его родилась! – сорвалась бабка Казариха. – А у вас, братьев Петровых… мухи и те передохли, потому как вы топора в руках держать не умеете!
– Што?.. – позеленел от злости Ванька Петров. – Эт-то кто топора в руках держать не умеет?!
– Ты! – спокойно ответила в лицо пролетарию бабка Казариха, нисколько не пугаясь представителя власти за свои слова. Ванька был для нее не больше чем воробей в амбаре, воровавший ячмень. Таким она знала его с детства и говорила только правду. – Ты хоть помнишь, где у вас забор стоял? Перед тем как немца бить, отец ваш забор менял, так после него из вас никто жерди не рубил!
– Врешь, старая!.. – взорвался Ванька, но не договорил, подруге помогла бабка Фешка.
– Вы хоть без отца когда-то хозяйство держали?! – заглядывая в лицо пролетарию, спросила она.
– Да всю жизнь!..
– Ну да, втроем на одного кролика накосить сена не можете! – вставила слово Матрена Плотникова.
Ванька покраснел, как лапы у гуся:
– Вы это с кем разговариваете?!
– С тобой! – хором ответили бабы смеясь.
– Я представитель власти!..
– Это, может, в городе ты представитель власти, а здесь, в деревне, лодырь, всю жизнь побирался да кур по сараям воровал! Мы тебя знаем!..
Ванька вскочил, затопал ногами, не зная, что сказать, выскочил из дома, с улицы закричал:
– Ну, старые коряги!.. Запомните вы у меня этот день!
– Граммофон забери! – гаркнул вслед Егор.
– Зачем граммофон? – удивился дед Мурзин.
– Чтобы зажиточным не быть, все равно сожрет, я на таких людей насмотрелся.
– Вот еще! – подбоченилась бабка Казариха. – Ты его с таким трудом добывал, столько тайги поломал, а ему так просто отдать?!
– А ему все равно, каким фертом музыка досталась! Не знаешь ты, мать, как у нас, под Суздалью, простых мужиков разбивали! Есть косилка – враг народа! Работает на дворе сезонный рабочий – кулак! Ну а как мельница, можно и пулю получить…
– Ну, это там, у вас… – нараспев протянула бабка Казариха. – Там до Москвы ближе, порядки другие.
– А у нас, тутака, даже царя не знали, как его зовут! Тайга – дом родной, медведь хозяин! – довольный своим высказыванием, затрепетал бородой дед Мурзин.
– До нас не докатится… – поддержал его Мишка Плотников.
– У нас, в Сибири-матушке, всегда спокойно было: хочешь жить – работай, никто тебе не указ! Ан не хочешь, шагай, поганки собирай… – размахивая руками, вскочил из-за стола старовер.
– Уж ты раскрылатился! – осадила его бабка Фешка. – Не пора ли домой, из одной чашки с Чигирькой окрошку лопаешь?!
– А мне што, Чигирька не человек? Да он мне лучше сто крат какого-то Ваньки Петрова, потому как в тайге у всех одна вера, один Бог: Спаси, Помоги, Сохрани! А Ванька Петров какому Богу верит? Хто такой Ленин? Не знаю такого Бога!
– Уж ты старый! Язык-то придержи, как лопата! – бабка Фешка потянула мужа домой, схватила за шиворот, вытащила на улицу.
Однако хмельной дед не унимался, развязал язык принародно.
– А ну, покажись, Ленин! – размахивал старовер кулаками в небо. – Ястри тя, водки выпьем, с одного стакана, зараз по полному!.. Как хорош, ты, Ленин, в тайгу тебя возьму, за соболями, посмотрим, каков ты жук! А ну, как нет у тебя прыти, знать, лопух ты! Если работяга, умеешь соболя с обметом добывать, мороза не боишься, буду на тебя молиться! А на лыжах ходить не умеешь, грош тебе цена… лошадиная морда… не стоишь ты Пасхальной свечки!..
Бабка Фешка тащит мужа домой. На крики деда Мурзина вся деревня высыпала, смотрят, смеются, пальцами показывают. Единоверцы деду под ноги плюют: напился, старый, опозорил род!
