— Вот это он и есть, — сказала я Свечкину.
— Ишь ты… — произнес он. В голосе было нечто вроде уважения. Очевидно, бедный конокрад впервые столкнулся с воспитанницей Екатерининского института, умеющей и рисовать, и красиво танцевать, и играть на клавикордах с арфой.
— Это ищут убийцу наездника-итальянца, а может статься, и не только его. Ведь наш сомнительный попрошайка появился у цирка незадолго до убийства, — продолжала я. — Любопытно знать, что же на самом деле произошло той ночью в цирке. Дай Бог здоровья Алексею Дмитриевичу, спас меня от хорошего человека. А что, коли он там и убийцу повстречал?
В том, что и повстречал, и стукнул по плечу тяжелой тростью, я не сомневалась. Свечкин, раз уж он тайно выслеживал липпицианов и конюхов, мог что-то знать об этом человеке, который ночью преспокойно ходит по цирку, вооруженный ножом. И я надеялась, что он продолтается.
Но тщетно я нахваливала гречневую кашу, тщетно пыталась навести конокрада на рассуждения о породистых лошадях. Он не поддавался. Более того — он делал вид, будто лошади ему не интересны. Такого притворщика еще поискать!
Оставалось лишь дождаться Алексея Дмитриевича. (Выходить на улицу я боялась — мало ли где бродит мнимый нищий.)
Я листала английскую книжку и думала, что неплохо бы совершить налет на сарай, в которого мои ангелочки прятали увечного незнакомца. Коли этот человек из цирка — то он многое мог бы рассказать. Странно, конечно, что он попросил помощи у двух мальчиков, старшему из которых почти двенадцать, а младшему — девять с половиной. Но когда попадешь в беду — как утопающий из поговорки, хватаешься за соломинку. Я же нашла спасение в жилище конокрадов!
Глава восьмая
Рассказывает Алексей Сурков
Есть вещи необъяснимые. Как раз такая вещь случилась со мной.
Зловредный Яшка надоумил меня ухаживать за незнакомкой. Я не сомневаюсь, что сам он при нужде проделал бы все это настолько блестяще, насколько это возможно при его звании и религиозных убеждениях. Для него не составило бы труда взять незнакомку за руку. Насколько я знаю Яшку, он у себя дома может ухватить молодую девку, горничную жены или помощницу кухарки не только за руку.
Но я-то давным-давно забыл эту науку! В моем мире не было женщин — разве что недотепа-сестрица со своими приятельницами, такими же бестолковыми и нелепыми. Я превосходно обходился без них!
Но когда я взял эту особу за руку…
Я не обольщался — передо мной сидела авантюристка. Правда, авантюристка, получившая хорошее воспитание, которого никакими похождениями не вытравить: она держалась прямо, словно аршин проглотила. Как иначе назвать женщину, которая увязалась за бродячими балаганщиками, бросив дом, близких, возможно, даже мужа и детей?
Видел я также, что передо мной — опытная соблазнительница, речистая и неугомонная. Позволив взять себя за руку, она непременно позволила бы и другие вольности. Очевидно, она, потеряв любовника своего и оставшись, как рак на мели, решила тут же пристроиться к другому кавалеру. Все это было мне ясно.
Я лег спать рядом с верным моим Свечкиным, но сон, невзирая на усталость мою, никак не шел. Я барахтался и вертелся, я читал молитвы, считал баранов и опять читал молитвы — все было бесполезно!
Разбуженный Тимофей пробурчал то, что я слышал от него не первый год:
— Жениться вам, барин, надо…
В кои-то веки я был с ним согласен.
Наутро спозаранку явился Гаврюша, и мы отправились на поиски артели латышских плотников.
Перечислять все наши неудачи — скучное занятие, мы странствовали от недостроенного сарая к недостроенной бане и всюду обнаруживали людей, не имевших к цирку никакого отношения. Наконец мы напали на плотника, который советовал нам выехать за пределы Риги, в сторону Берга. Раз уж в тех краях, пользуясь летним временем и хорошей погодой, промышленники возводят мануфактуры, то туда и подались наши любители Шиллера. Это и от рижской полиции далеко, и платят там неплохо. То есть, нужно просто ехать и ехать, а увидев телегу, груженую досками, тут же спрашивать, куда эти доски везут. Разумному совету и последовать приятно — потащились мы на извозчике в направлении норд-оста.
Пересекши Ревельскую улицу и проехав с полверсты, оказались мы в совершенно сельской местности. Мое внимание привлекли девушки-латышки в венках и с охапками какой-то зелени, нарядно одетые и куда-то поспешающие под песенку.
— Что, у них сегодня праздник? — спросил я Гаврюшу.
Он отвечал, что латыши справляют Иванов день, и это сплошной разврат, даже говорить гадко. Зная преувеличенную нравственность своего помощника, я предположил, что ожидаются танцы с объятиями, на манер вальса, который не так давно считался соблазнительным и неприличным. Гаврюша отвечал так:
— Кабы танцы, кабы пиво — я бы молчал. Раз в году-то можно покуралесить. Но они же еще ходят искать цветок папоротника.
— И что?
Это был естественный в устах горожанина вопрос. Да, я не отличаю ржи от пшеницы, яблони от груши, пока не созреют плоды, и совершенно равнодушен к домашней птице, покамест она в перьях, а не на сковородке.
— Алексей Дмитрич, папоротник не цветет!
— Вообще не цветет?
— Вообще не цветет!
— Как же он размножается?
— А кто его знает, — буркнул Гаврюша и растолковал, что поиски цветущего папоротника — общеизвестный предлог для ночной экспедиции в лесную чащу, которую предпринимают, сговорившись, парень и девка. Для того-то и придумано, что папоротник расцветает именно в полночь. И, как сердито завершил мой консультант по ботанике, не всегда эти вылазки завершаются венчанием, ох, не всегда!
А значит — блуд в наичистейшем виде.
Гаврюша был голоден — вычитывая утреннее правило, он не успел позавтракать, только прихватил с собой краюху хлеба, и ту сгрыз по дороге, а в трактир истого старовера не заманишь, это для него вертеп разврата. Я полагаю, что плотный завтрак — одно из важнейших условий человеческого существования. А овсянка, точнее — порридж, — главный элемент хорошего завтрака. Поглядите на англичан — крепки, бодры, деятельны. А все потому, что правильно питаются.
Я своему спутнику от души сочувствовал и несколько раз предлагал заехать на одну из придорожных мыз, взять хотя бы кружку молока, коли он не доверяет хлебу, испеченному грешными руками. Но он не желал губить душу — и это благое намерение в конце концов было вознаграждено. Мы увязались за очередной телегой, что везла доски к будущему амбару, а там Гаврюша повстречал артель единоверцев. Что радости было — не передать!
— Угостили бы тебя от души, — сказал старший, — да у самих съестное на исходе. Веришь ли — обокрали нас! Вот ни на что не покусился — ни на топоры, ни на пилы, а корзину с хлебом и пирогами уволок. Да там еще печеные яйца были, да сала соленого шматок, да огурцы. Все вчера унес, сукин сын. Да мало того, что унес — вскачь увез!
