Гаврюша промолчал и сделал вид, будто всецело занят шурупом, вгоняемым в толстую доску. Вдруг он поднял голову.
— А с другой девкой что делать будем? — спросил он. — Сдадим в полицию?
— Придется, — подумав, — отвечал я. — Но сперва сами строго допросим. Может статься, она видела Ваню и что-то о нем знает. Покрывать убийцу я не намерен.
— И я. Да и Яков Агафонович ее бы выдал. Алексей Дмитрич…
— Что, Гаврюша?
— Вы уж обскажите все Якову Агафоновичу — что я с девкой разговаривал и все в точности переводил, без сучка, без задоринки. А то он на меня зол, я знаю…
— Я его усмирю. Гаврила Анкудинович! — воскликнул я совершенно с Яшкиной интонацией. — Ты что это мне тут творишь?! Ты с какой стороны шуруп ввинтил?!
Гаврюша отчаянно покраснел.
Ради его же блага я изругал его нещадно. Нечего ему забивать голову свою цирковыми наездницами. Кларисса как приехала, так и уберется прочь, а у него невеста есть, немногим постарше Клариссы. Еще только недоставало, чтобы и этот увязался за бродячими штукарями!
Затем мы попытались из готовых кусков (у англичан есть куда более подходящее слово — «фрагменты») собрать нашу подножку. Шест отменно пружинил, и Гаврюша, как дитя малое, покачался на нем. Пришли Карл и Йозеф, похвалили наше произведение, явился кто-то из наездников, бывший также прыгуном, взбежал по доске, прыгнул в четверть силы — и то довольно высоко взлетел, Йозеф поймал его, не дав утратить равновесие и шлепнуться наземь.
Мы стояли довольные и гордые — затея удалась. Вот так ищешь пропавшее дитя — а по дороге пользу приносишь цирковым прыгунам.
Послали гонца за директором, явился сам де Бах со свитой из троих сыновей. Ему показали подножку в действии, и он распорядился тащить ее в форганг, чтобы штукари принялись разучивать прыжки на новый лад. Нас с Гаврюшей он повел в свой кабинет и спросил, сколько мы хотим получить за изобретение. Я и рта разинуть не успел, как мой Гаврюша принялся бешено торговаться. Ста рублей ему было мало, он бился за полтораста, но выговорил сто двадцать да еще чтобы пускали в цирк на галерею, пока вся эта компания не уедет обратно в Австрию.
Это было даже разумнее, чем я сам бы придумал. У нас больше не было повода приходить на конюшню, но если мы имеем право приходить на каждое представление чуть ли не как свои, то сможем и беседовать с наездниками, и с Карлом, а главное — с Клариссой, которая обещала узнать, кто и где последним видел Ваню.
Наконец де Бах самолично выдал нам деньги, и мы покинули цирк.
— Не кабинет богатого человека, а конура какая-то, — сказал я. — Разве что ковры на стенках, а щели — в палец!
Почему-то мне казалось, что де Бах, дорого и со вкусом одетый, владелец бесценных лошадей, должен сидеть в кабинете не хуже, чем у какого-нибудь прокурора, с роскошной мебелью от братьев Гамбс. А откуда возьмется это диво в здании, построенном за неделю и обреченном на снос через три-четыре дня, откуда возьмется мебель в багаже бродячего балаганщика, я, конечно, не подумал.
Потом уж я понял, что штукари, даже самого высокого полета, тратят заработанные деньги главным образом на прекрасную одежду и на драгоценности, и что цирковая красавица может спать, укрываясь конской попоной, но в ушах у нее будут бриллианты.
— Сделку обмыть полагается, — намекнул Гаврюша.
— Так тебе же вера не позволяет?
— А у нас в форштадте есть дед, сам пиво варит лучше любой рижской пивоварни. Пойдем, Алексей Дмитрич. Я же вижу — домой вам возвращаться неохота…
— Неохота — но надо.
Гаврюша насупился.
Некоторое время мы шли в сторону Гертрудинской молча. Мне следовало наконец принять разумное решение — и я его принял.
— Ну что же, Гаврюша, наше романтическое приключение почти окончено, — сказал я. — Вот и вечер наступил. Сейчас мы пойдем домой, а завтра с утра — в полицию. Я расскажу, как моего племянника обманом определили в цирк, расскажу и про загадочного господина Крюднера. И пускай в полиции докапываются — прячет ли Ваню де Бах, боясь, что придется держать ответ за полученные деньги, или Ваня в имении Крюднера, где его жизни угрожает опасность. Свидетель кражи лошадей, каждая из которых стоит многие тысячи, мошенникам не нужен. Я полагаю, первым делом нужно навестить Крюднера.
— А откуда мы знаем про Крюднера? — спросил он. Я сперва растерялся, потом понял — если рассказывать, как мы шли по следу Клариссы, принимая ее за Ваню, то несколько времени спустя полицейские поймут, кто ночью устроил стрельбу в лесу возле Берга.
— Надо как-то сделать, чтобы про Крюднера сказала Кларисса, — додумался Гаврюша. — Она ж кружила вокруг его имения, случайно разведала, кто хозяин. Я ей растолкую, для чего это нужно…
— Гаврила Анкудинович, — сказал я. — Думаешь, я не вижу твоих хитромудрых замыслов? Идем-ка лучше домой. Нам еще надо с этой искательницей приключений разобраться. Надо же, до чего мы с тобой просты — убийцу приютили! А она, поди, вздумала, будто я ее и дальше буду прятать от полиции, а потом и вовсе вывезу из Риги! И с ногой — одно притворство!
— А любителей Шиллера больше искать не будем?
— Ты сам видишь, сколь успешны наши розыски. Мы просто расскажем о них полицейским сыщикам — и пускай сами за ними гоняются по всей Лифляндии. И чем скорее мы пойдем в управу благочиния — тем более надежды, что мы найдем Ваню живым и невредимым. И так уж сколько времени потеряли!
Мысль покойной государыни Екатерины назвать заведение, занятое надзором за порядком и ловлей преступников, управой благочиния, всегда казалась мне забавной. Полиция — она и есть полиция, вон ведь военную полицию именно так и называют.
— Так я могу возвращаться к Якову Агафоновичу? — уныло спросил Гаврюша.
— С наилучшими рекомендациями! Станешь старшим приказчиком, а гимнастический цирк будешь обходить за три версты. Вот только завтра вместе сходим в полицию — и ты свободен от моих домогательств.
Он вздохнул и так повесил голову, что рыжеватая бороденка уперлась в грудь. Я и сам не хотел расставаться с бойким парнем. Но его место — у Яшки в лавке. Не дай Бог, сманят его штукари — а мне за его заблудшую душу на том свете ответ держать. И так уж я ощущал немалые угрызения совести из-за Вани. Не дуре-сестрице воспитывать мальчиков — ей дай Бог с дочками управиться. И не зятю Каневскому, сидящему в кабинете с безумными прожектами. Стало быть, в Ванином бегстве есть и моя вина.
— Мне вас в полицию сопровождать?
— Пожалуй, да. Мало ли на какого немца там нарвемся — а я хочу быть уверен, что в полиции нас поймут правильно. А теперь ступай в Московский форштадт да кланяйся Якову Агафоновичу — скажи, что я тобой доволен и что служба твоя, Бог даст, завтра завершится.
Мы уже были почти у моего рижского жилища. Я посмотрел на небо — только что было голубым, и вдруг сделалось равномерно серым. Явно собирался дождь.
