Мне пришло в голову сравнение с растением — оно ведь тоже сидит в горшке недвижно, наблюдая сквозь окно ветви дерева и облака на небе, оно ведь тоже совершенно зависит от тех, кто каждое утро его поливает, а забудут полить — начинает умирать. Вот и я, если не выйду из этого дома, угасну — мне даже казалось, что угасну безболезненно, и более не будет стихов и мечтаний — но не будет также и обвинения в убийстве. Зато там, высоко, у порога, меня встретит Лучиано Гверра, в воображении моем уже ставший ангелом…
Так провела я день, грызя булки и глядя в окно. Я решительно не знала, что предпринять. Случись это в Санкт-Петербурге — я давно бы уж была в институте, в апартаментах маман (мы так называем госпожу директрису, и это вовсе не смешно, ведь большинство девочек — сиротки). Я бы рассказала ей всю правду, а она — придумала, как вызволить меня из беды. Ведь наши воспитанницы не только остаются учительницами в институте или нанимаются в хорошие семейства, многие находят службу при дворе, вон Шасенька Россет ныне фрейлина, да и другие также. Непременно нашлись бы способы помочь мне! Да только я никак не могла выбраться из Риги, даже если бы вздумала переодеться поселянкой и идти в столицу пешком. У меня не было ни копейки денег…
С такими мыслями я легла спать.
Проснулась я на рассвете и доела булки. Вода в графине кончилась, нужно было где-то раздобыть ее, я даже знала, где — на Гертрудинской был устроен колодец с поилкой для лошадей, куда приезжали все рижские извозчики. Но я даже вообразить не могла, как пойду туда с графином, это был верх нелепости!
Да, я растерялась — а кто бы не растерялся?
У меня была ценная вещь — моя красивая шаль. Следовало бы продать ее и купить что-то попроще, но я не представляла, как это сделать. Есть закладные лавки — но там за поношенные вещи дают гроши, да я и не знала ни одной такой лавки. Спуститься вниз, к хозяевам дома, я тоже не решалась — узнав, что господин, снявший у них комнату с чуланом, внезапно исчез, оставив взамен себя особу, не имеющую денег, они прежде всего забеспокоятся — и кончится это гонцом к квартальному надзирателю, здешние жители законопослушны до изумления.
В таких мыслях сидела я у окна — и тут дверь без стука распахнулась.
На пороге стоял Алексей Дмитриевич, на вид — сильно взволнованный.
— Простите, — сказал он, — я знаю, что время для визита неподходящее… Простите, ради Бога… Иначе нельзя, мы должны поговорить…
— Алексей Дмитриевич, да вы пьяны! — воскликнула я.
— Нет, не пьян, мы поспорили с товарищем моим, потом примирились… всего лишь стопка, не более, я пью очень мало…
Этого еще недоставало — подумала я, вот теперь выставляй его из комнаты, а дверь открывается вовнутрь, и коли он пожелает вломиться — крючок не поможет.
Алексей Дмитриевич вошел и сел на стул, даже не спросив позволения.
— Мисс Бетти, я уверен, что вы не убивали итальянца! — воскликнул он. — Когда вы говорили о своей невиновности, я не слушал… точнее, так — я не слышал ваших доводов! Да, не слышал! Человеку свойственно слышать лишь то, что ему приятно! Или подтверждает его собственные мысли! Мир так устроен!
Я подумала, что некоторым господам стопка водки с утра даже полезна — пробуждает умные мысли.
— Пойдемте со мной! — вдруг потребовал Алексей Дмитриевич. — Я отвезу вас в Московский форштадт! Там мы все хорошенько обсудим! Собирайтесь, мисс Бетти!
— Я никуда с вами не пойду, вы пьяны, — отвечала я. — И тем более в Московский форштадт. Про свою невиновность я знаю и без походов в Московский форштадт!
А что еще прикажете отвечать нетрезвому человеку, который затеял нечто несуразное?
— Вы должны поехать со мной! — настаивал он. — Мне удалось убедить в своей правоте Яшку Ларионова! Он на вашей стороне!
— Я не нуждаюсь в сочувствии ваших собутыльников.
Алексей Дмитриевич вскочил и, недовольно фыркнув, выбежал за дверь. Я усмехнулась — вот и выказалась наконец его невоспитанность. А потом я задумалась — как же быть дальше? Я поступила сообразно тем правилам, которые мне внушили в институте, но черствые булки кончились, даже воды я не имела. Я не могла куда-то отправляться с пьяным человеком — но этот человек был единственный, от кого было возможно получить помощь.
Очевидно, время идеалов в моей жизни миновало, мрачно подумала я, и вот ведь Татьяна — за идеалом стремилась, а за генерала замуж пошла. Пушкин ведь что-то хотел этим сказать?
Кроме того, я вспомнила мудрого батюшку, что вел у нас Закон Божий. Он как-то сказал, что Господь посылает нам и испытания, и спасение через людей, и великий грех отвергать помощь Божью. Странно было, что Господь прислал мне подвыпившего конокрада (я не могла его уже называть иначе), но если выбирать между таким неожиданным спасением и приверженностью к правилам приличия, то мне, пожалуй, следует выбрать то, что менее грешно…
Я устремилась к двери и распахнула ее. Алексей Дмитриевич сидел спиной ко мне на крутой лестнице. Он повернулся — и я от его взгляда чуть не прыгнула обратно в комнату.
— Так вы согласны ехать? — спросил он.
— Да, если вы отвечаете за мою безопасность.
— Отвечаю, конечно, собирайтесь скорее!
Сборы мои были коротки — только надеть шляпку и накинуть шаль. Внизу ждал извозчик. Алексей Дмитриевич помог мне сесть в бричку, и мы покатили прямо по Гертрудинской к Ивановскому кладбищу.
— Мне нравится эта часть города, — сказал Алексей Дмитриевич. — Улицы прямые, нам почти две версты ехать — а ни одного изгиба, как в крепости. Рига здесь похожа на мой Кронштадт, там тоже правильный план, начертанный еще покойным Петром Великим.
— Вы живете в Кронштадте?
— Да, там многие моряки в отставке поселяются. Я могу часто видеться со старыми своими товарищами…
Он говорил, стараясь не глядеть мне в глаза и вообще соблюдая самое благопристойное расстояние. У меня же была другая забота: я боялась, как бы меня не увидел кто-то из знакомых и не окликнул. Поэтому я надела шляпку так, как, сказывают, носят их дамы после бессонной ночи, — надвинув пониже на лоб, чтобы оставить в тени глаза, обведенные голубоватыми кругами, и оставить на виду одни уста.
Мы покинули ту часть Петербуржского форштадта, что стоит на рубеже с Московским и уже много лет зовется Белокаменной, хотя каменных домов там немного, и я вздохнула с облегчением — возможность встретить знакомцев уменьшалась с каждым шагом. Не доезжая Ивановского кладбища, мы свернули направо и вскоре выехали на Московскую улицу, что тянулась параллельно дамбе, укреплявшей берег реки. Двина разливается пусть и не так бурно, как Нева, однако вреда приносит немало.
Московская улица, как и все, заново проложенные после пожара двенадцатого года, была широка и удобна для экипажей. Мы опять повернули вправо и доехали почти до пристани. Мы как-то водили туда мальчиков, чтобы они своими глазами увидели лодки, плоты и струги; я даже сама зарисовала для них какую-то лодку под парусом и с шалашом в задней части.
